Геннадий Минаев. «Потерялся в полях, в перелесках…» и др. [стихотв.]

Рассказ-газета. — 2002. — № 1-4. — с. 6.

***

Потерялся в полях, в перелесках,
В бездорожной болотной глуши,
Там, где Русь засиделась
в невестах,
Где кругом на сто верст – ни души.

По равнине бредня кочковатой,
Дым небес шевеля клочковатый,
Ты не веришь свободе такой –
Безыскусной, осенней, простой.

***

Вот и мое поколенье –
Матери и отцы.
В землю вошли по колено,
Хоть задираем носы.

Где-то отстал по дороге
Друг мой на пару минут.
Остановиться б, да ноги,
Как заводные, бегут.

Где-то в березовой роще
В сонном пустом городке
Долгие-долгие ночи
Ждет он с землей на лице.

***

Когда я успокоюсь там и тут,
Когда цветы и травы прорастут
Из серых глаз, что я считал
своими,
Когда к святому возвратится имя,
Когда над головой сомкнется мир,
Не терпящий в себе
свистящих дыр,
Когда мое земное пребыванье
Еще раз смерть найдет
в воспоминанье,
Пойдешь ли ты за мной тогда,
мой стих,
Иль будешь множить
призраков моих?

***

Когда умрет, тогда оценят,
И прочитают, и поймут.
Ну а пока небрежно цедят:
«Таких вас много ходит тут».

Кто он? Последыш, второгодник,
Тень, подпирающая фон?
Или поэзии угодник,
Ее мятеж, ее закон?

Как угадаешь в стихотворце,
Что скромно топчется в дверях,
Отягощенность новым солнцем?
Он светится: он на сносях!

Лови в его глазах лучистость,
Но не пиши с него портрет.
Замри, когда он в дверь стучится,
Умри, и может так случится –
Тебе откроется поэт.

***

Выйди ночью на дорогу,
Повернись спиной к порогу,
Сунься в перегляд теней.
Деньги – вору, душу – Богу
Отдавай скорей.

Возвращай скорей названья
Притворившимся вещам.
Черный остов остыванья
Времени и мирозданья.

ЛЕГОК ПО НОЧАМ

Даль, что днем к себе манила,
К яркой новизне звала, –
Два расправила крыла,
Зренье плотно обхватила,
Слепо обняла.

Руку вытяни прямую,
И отдернется она,
Сквозь упругую, густую
Тьму –
наткнувшись на
То,
чему нет дна.

МРИЯ

Ты – мечта, ты – марево, ты – мрия.
Волосы медово-золотые.
Ты сама пригрезилась себе
В зыбкий миг, свободный
от скорбей.
Зелень глаз таежная, густая.
На запястье жилка голубая.
В темноте как облако бела
В комнате со мною ты была.
Ты сияла поперек кровати
В нимбе поцелуев и объятий.
…Я лежал в постели из камней –
В скорбный час
ты помечталась мне.

ДЕТСТВО

В то время мир открылся для меня
Таинственным,
пугающе-чудесным,
Столпотворительное древо дня
Укореняя кроной в неизвестном.

Я не пытал приоткровенный смысл
Того, что было напрямую зримо.
Сосуд дырявый: сквозь меня
лились
Глаза моей печали нелюдимой.

Я не делил себя на бред и явь.
Не опрашивал: внутри
или снаружи?
Я просто был. Но, впрочем,
был ли я?
А, может, от меня был мир
разбужен?

ЧЕТВЕРТИНКА

Четверть века прошло;
четвертьвечный
На ветрах костыляет, увечный.

Набежала листва на деревья,
Наступило к весне недоверье.

Покалеченный: память отшибли
Испытания, а не ошибки.

Разрушая свой собственный идол,
Упустил четверть века из виду.

Четвертованный: ладит обрубки,
Перепутав и ноги, и руки.

Что ж прекраснее, чем узнаванье
Бога в боли, бессмертья
в призваньи?

Четвертинку хлебнувший от века,
Только четвертью стал человека

ДЕРВИШ

Поклонившись порогу,
Я исчез без следа.
Я влюбился в дорогу,
Не ведущую никуда.

Одет в стороны света,
Не зная ночи и дня,
Я силу взял у ветра,
Мне твердость дала земля.

С воздетыми руками,
с запрокинутой головой,
Я кручусь на черном камне,
Искру высекая ногой.

В вихре, в вире, в верченье,
Пугая жвачный скот,
Я стал всемогущей тенью,
Смертью наоборот.

МОНОЛОГ НОЖА

Ветер слева стоит, песня – справа,
Я же горлу ножом прихожусь.
Лейся, черная, хриплая слава.
Если хочешь, поглубже пройдусь,

То ли воздух выходит спиралью,
То ли жизни кубарь у виска.
Я родился каленою сталью,
Меня ночью точила тоска.

Было холодно, тошно и пусто.
Я лежал не у дел и без сил.
Только кто-то до черствого хруста
Меня в шею кому-то всадил.

Как я пьян этой смертною болью!
Я не дался ни гнили, ни рже,
Чтоб сегодня на диком раздолье
Раз пройтись по рубежной меже.