Данила Давыдов. Книжное обозрение 2006 № 1-2
Книжное обозрение. – 2006. – (№ 1-2). – с. 5.
МОНОСПЕКТАКЛЬ
Родионов А.
Портрет с натуры.
Екатеринбург: Ультра.Культура, 2005. – 224 с. 3000 экз.
Автору этих строк посчастливилось написать в свое время статью об Андрее Родионове, перепечатанную в качестве послесловия к предыдущей книге поэта, «Пельмени устрицы». Но «закрыть тему», безусловно, не удалось. Тем более, что новый сборник Родионова является, по сути дела, избранным, включая в себя и старые хиты, и довольно свежие тексты.
Замечательно то, что книги московского поэта мытищинского происхождения выходят за пределами Москвы и Московской области – две предыдущие в митьковском «Красном матросе» (Петербург), новая – в революционной «Ультра.Культуре» (Екатеринбург). Это, думается мне, не случайный симптом. Родионовская сверхпопулярность последнего времени тем не менее как-то странно сочетается с сегрегацией поэта в московском литературном пространстве. То есть, будто бы, есть какие-то «нормальные» поэты, а Родионов-де – нечто отдельное.
Понятен механизм подобного рассуждения: родионовская стратегия, нацеленная на демонстрацию эстетического превосходства текста, исполняемого над текстом, написанным-напечатанным, нарушает привычную и устоявшуюся установку, принятую в поэтических кругах и устроенную ровно обратно. Акции, подобные конкурсам слэма или фестивалю звукового стиха, несколько расшатали существующую конвенцию, но, видимо, недостаточно. Одно дело – эксперименты «бумажного» поэта с декламацией, всё более и более популярные, другое – последовательное осуществление авторской программы звучащего поэтического слова.
Родионов – не акын, не народный сказитель, здесь и сейчас сочиняющий песнь свою по более или менее жесткой фольклорной модели. Он и не импровизатор, немедленно включающий стиховое производство, как только зададут размер и тему. Родионов, пусть и апеллируя к смысловому ореолу такого рода типов творчества, всё же поэт готовых структур, стихотворений – во вполне конвенциональном для новоевропейской культуры смысле. Он пишет стихи шариковой ручкой, в гроссбухах и общих тетрадях, правит, работает над текстом: сам видел.
Миф о стихотворце-самоучке, простом пацане из рабочих кварталов, может кормить усталые души, но главное – помнить: это всего лишь миф, активно, кстати, формируемый имиджевыми стратегиями самого поэта. Маргинальный опыт не отменяет профессионализма, блеск и неповторимость шоу не отменяет ценность поэтической книги.
Андрею Родионову могла бы грозить опасность стать заложником собственного имиджа (как то случилось с несколькими новейшими поэтами), но его абсолютная, на зависть, культурная вменяемость вряд ли даст этому печальному делу осуществиться. Лирический герой Родионова – вовсе не клише, переходящее из текста в текст. Облик и образ мыслей, и темперамент, и биографический миф – меняются от стихотворения к стихотворению, не слишком жестко, но заметно. Это не манифестация наивного «я», но моноспектакль, где поэт говорит за весьма разных героев (в этом принципиальное отличие Родионова, с одной стороны, и Воденникова с Медведевым – с другой). Балладность, сюжетность, многоголосие многих стихов Родионова не дают поэту «провалиться в себя», утратить субъект-объектную связь.
Живой голос Родионова, читающего в «ОГИ» или «Фаланстере», не перечеркивает удовольствия от чтения его стихов. «Портрет с натуры» – возможность получить это удовольствие от большего, чем раньше, набора текстов.
ВОЙНА СО СМЕРТЬЮ
Фанайлова Е.
Русская версия.
М.: Запасный выход, 2005. – 144 с. + CD – (Внутренний голос). 2000 экз.
То, что делает Елена Фанайлова, находится в энергетическом центре современного поэтического движения. Тем удивительней и одновременно симптоматичней высказывания автора о новейшей поэзии и своих взаимоотношениях с ней: «Пишут много и грамотно, читать не хочется. Русская поэзия никуда не двинулась, не изобрела нового инструментария со времен Серебряного века и обэриутов… Сегодня наблюдается тяжелейший кризис смыслов в русской не только поэзии, а тотально…» (из интервью М.Юдсону). Это – речь о контексте, по Фанайловой, вполне порочном: «Русские литераторы – это сборище уродов» (там же).
С другой стороны, это не самоизоляция (невозможная для человека, работающего журналистом), не мизантропия.
Фанайлова обвиняет вполне определенную корпорацию за ее неадекватность реальному положению дел. Люди как таковые – не литераторы – важны: «Я не люблю говорить о литературе, меня больше интересуют собеседники из других родов войск…» (из интервью М.Юдсону).
Эссе Фанайловой и интервью с ней составляют немалую часть книги. Вовсе не бонус, а вполне идеологически осмысленный раздел, уводящий от чистой литературности, напоминающий об обязанности поэта отвечать на вызов этого мира (еще один вполне самоценный раздел – компакт-диск, на котором Фанайлова чрезвычайно жестко читает стихи под музыкальный фон, оформленный Александром Салоидом). Постоянная напряженность ответственности: и отождествление стихотворений со статьями, и заявление о том, что человек должен постоянно носить с собой яд, дабы немедленно самоуничтожииться в случае недостойного поступка. Самурайская этика журналиста, постоянно участвующего в жизни вне литературы, за пределами описания.
Позиция Фанайловой чрезвычайно раздражает, но это раздражение не проваливается в чистую негативность, а требует реакции. Писать о глубоко невротической – безусловно! – природе этой поэзии не хочется. Хочется отнять у Фанайловой приготовленную на всякий случай ампулу с ядом и погладить ее по голове, и всех-всех-всех, но невозможно, многиемногие уже умерли, а остальные тоже умрут. Победа над смертью – задача поэзии, извините. Каждый борется, как умеет. Фанайлова на передовой. Но холодное презрение: «Можно говорить то, что на самом деле думаешь, / А не то, чего требует великая русская поэзия», при всей истребительной ясности, несправедливо. Есть много различных фронтов, и очень многие не отсиживаются в тылу.
СТРАШНАЯ РИФМА
Левитанский Ю.
Каждый выбирает для себя.
М.: Время, 2005. – 640 с. – (Поэтическая библиотека). 2000 экз.
Среди поэтов, имевших возможность публиковаться при советской власти, Юрий Левитанский был одной из парадоксальнейших фигур: не вступая в идеологические дискуссии, он создал систему рефлективной, философской поэзии, отмеченной знаком вневременности – и одновременно остро актуальной именно своим мыслительным потенциалом. Это никоим образом не умаление собственно лирического потенциала стихотворений Левитанского: именно интеллектуальная поэзия была наиболее ненавистной – не режиму даже, но промежуточным, рептильным литературно-издательским слоям, определявшим «хороший тон» в советском литпроцессе. И долгое вынужденное молчание Чухонцева, и трагедия позднего Слуцкого – плоды подобного положения дел.
Впрочем, Левитанский мог оказаться не по зубам идеологическим троглодитам вследствие специфики лирической позиции. Сверхсюжет поэзии Левитанского – не слуцкая метафизика гражданственности или чухонцевская онтологическая история России и человечества, но странствование субъекта, тончайшие движения активно самопознающего «я»: «Я поздно научился жить. / С былою ленью разлучился. / Да правда ли, что научился, / как надо научился жить?// И сам плечами лишь пожмешь, / когда с утра забудешь снова / не выкинуть из песни слова, / и что посеешь, то пожнешь».
Характернейший, почти авторизованный прием Левитанского – сверхдлинные строки, выламывающиеся из линейности стихового деления. По словам Ефима Вершина, Левитанский обладал «…казалось, нескончаемым запасом воздуха, таким длинным дыханием, что короткие строки ему были совершенно не в пору. Ион из них вырывался, выламывался, как выламываются из застенка». В частом соединении с белым или свободным стихом – еще одними его авторскими метками – эффект от стихов Левитанского подчас сравним с уитменовскими гимнами. Однако вместо неоязыческого буйства Уитмена (особенно в искажении оригинала, педалированного в переводах Чуковского) Левитанский предлагал строгую, жесткую и убедительную речь: «Поэт Кин говорил: / Как писать мне бессмертные сочинения, не будучи знаменитым? / Как отвечать мне, если меня не спрашивают ? / Зачем мне терять над стихами время, если время их потеряет? / Я пишу свои предложения достаточно прочным слогом, / Ибо я опасаюсь, что не скоро придет им время осуществиться. / Чтобы достигнуто было большое – большие нужны изменения. / Малые изменения – враги больших изменений. / У меня есть враги. Значит, я должен быть знаменитым».
Юрий Левитанский умер почти одновременно с Бродским – с разницей в несколько дней. Сегодня в большей степени, нежели тогда, очевидна страшная рифма этих уходов: оба поэта – крупнейшие мастера поэтической риторики, в самом возвышенном смысле, работавшие во второй половине минувшего века. Если опыт Бродского в целом учтен, то опыт Левитанского, безусловно, еще будет учитываться.
Автор рецензий – Данила Давыдов
НОВЫЕ И СТАРЫЕ ФОРМАТЫ
Важнейшей тенденцией новейшего поэтического процесса является ориентация на устное авторское чтение. Тенденция находит поощрение в чрезвычайно бурной публичной литературной жизни, не только столичной, но все более и более распространяющейся на регионы. Меж тем за этим процессом стоит и новое в публикации поэтических текстов. Привычным становится дополнение книги поэта диском с записью его чтения. Недавние книги Андрея Родионова и Елены Фанайловой устроены именно таким образом. Хотелось бы надеяться, что такое сочетание стихов напечатанных и стихов звучащих окончательно перестанет быть экзотикой. Так, в «ОГИ» подготовлен диск, на котором представлены в авторском исполнении стихи целого ряда поэтов, в основном молодых, участников прошлогоднего калининградского фестиваля «Слово». Хотелось бы надеяться на продолжение подобных синтетических изданий, недавно начатых издательством «Запасный выход».
Очевидно, значительная часть поэтических книг, могущих стать событиями, и в новом году будет появляться в хорошо зарекомендовавших себя сериях издательств «Время», «Пушкинский фонд», «АРГО-Риск», «Новое литературное обозрение». Сам принцип серийного издания, безусловно, наиболее привлекателен для читателя не из узколитературного мира, хотя бы в качестве своего рода рекомендательного списка. При этом стоит ожидать и дебютных книг совсем еще не раскрученных авторов, и новых сборников мэтров, в том числе давно не публиковавшихся. Так, давно обещана новая книга Алексея Цветкова-старшего. Можно надеяца на появление новых поэтических серий, в том числе в издательствах, доселе не делавших поэзию объектом своего внимания.
Еще одно ожидание связано с поэзией зарубежной, с появлением новых переводов, причем не отстающих на сорок-пятьдесят лет от текущей иноязычной поэзии, но ориентированных как раз на знакомство отечественного читателя с действительно новыми и актуальными движениями. Более адекватной формой подобного издания представляется антология той или иной национальной поэзии.
Наконец, особенно хотелось бы увидеть издания ушедших от нас мастеров неподцензурной поэзии 1950-х годов. Причем по возможности максимально научно подготовленные. Есть примеры подобных изданий – это выходившие в издательствах «Культурный слой» и «Виртуальная галерея» несколько превосходных томов, сделанных на чистом энтузиазме.