Константин Кедров. Во Франции, как и в России, молодыми поэтами называют сорокалетних…

Новые известия. – 1998. – 26 марта (№ 56). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые известия»

ВО ФРАНЦИИ, КАК И В РОССИИ, МОЛОДЫМИ ПОЭТАМИ НАЗЫВАЮТ СОРОКАЛЕТНИХ…

Нам скучно без французской поэзии. Мы так привыкли к Бодлеру, Верлену, Рембо, Элюару, Преверу, что отсутствие новых имен современных поэтов Франции выглядит противоестественной пустотой в литературной жизни современной России.

Эту пустоту отчасти могла бы заполнить книга «Современная французская поэзия», выпущенная поэтессой и переводчицей Татьяной Щербиной.

В начале XX века знакомство с французской поэзией привело к поэтическому взрыву символизма и футуризма, подарившего нам Блока, Брюсова, Цветаеву, Маяковского и многих других, для которых метафорический язык французской поэзии стал мощным стимулом для нового творческого рывка.

Поэзия Франции сегодня переживает одновременно расцвет и кризис, как и поэзия России. С одной стороны, множество прекрасных и ярких поэтов, а с другой – многомиллионная читательская аудитория, давно потерявшая интерес к поэзии. Кстати, во Франции и в России появился «замечательный» обычай не платить за стихи и за их переводы. Не выгодно. Приятным исключением стал многоиздаваемый и популярный Кристиан Бобен, чье имя прогремело в последние годы. В Париже он появляется редко, на презентациях своих нашумевших книг. Его можно назвать единственным популярным поэтом нового поколения. Во Франции, как в России, молодыми называют сорокалетних.

Бобен живет отшельником в маленьком шахтерском городке Крезо, где он родился в 1951 году. Сокровенная мечта великого Руссо о естественном природном человеке, не испорченном цивилизацией, видимо, и есть то, что можно было бы назвать душой Франции или французской идеей. Поэзия Бобена – это даже не мечта, а реальный опыт такой естественной жизни.

Если бы мы шли в мир так же бессознательно,
как ребенок, который запросто засыпает
посреди толпы, мир больше не терзал бы наше
сердце, как он не может давить на легкое и
полнокровное дыхание уснувшего ребенка.

Идеал Бобена – человек-дитя, не замечающий или не запоминающий зла. Он знает, что свободу и опору человек может найти только в самом себе. Но и самого себя надо освободить от интеллектуального самомнения.

Кстати, одна из особенностей уходящей эпохи – постоянное навязывание человеку мировых проблем, которые он не в силах решить. Каким только матом нас не загружали. Диамат, истмат, физмат, сопромат. Ныне все эти маты сменились еще одним – компромат. Только бы не оставлять человека наедине со своей совестью. Только бы втянуть его в суету.

Кристиан Бобен один из немногих, нашедших точку опоры в самом себе. Может быть, в этом и кроется секрет его популярности.

С точки зрения разума нет никакой разницы
между избытком и недостатком:
чем больше мы погружаемся в одиночество,
тем больше в нем нуждаемся.
Чем глубже мы проникаем в любовь,
тем больше нам ее не хватает.

По утверждению переводчицы Татьяны Щербины, Жан-Луи Джованнони наиболее созвучен для русского читателя. По происхождению он корсиканец и, как многие корсиканцы, слегка похож на Наполеона. Его профессия, связанная с психиатрией, конечно, не может быть источником для избыточного оптимизма.

Рана –
не часть тела,
это его душа,
его центр.

В отличие от гармоничного Кристиана Бобена Жан-Луи Джованнони не слишком доверяет себе. Видимо, наблюдения за срывами психики показали ему, насколько условны представления человека даже о самом себе, даже о собственном теле.

Чем ближе к интимному,
тем явнее мы лишаемся тела.
Твое тело –
это то, что ты отделяешь от себя самого.

И все-таки он не был бы французским поэтом, если бы даже в этом пространстве утраты и метафизического отчаяния не обрел ощущения свободы. Свобода пронизывает все поры французской поэзии. «Я родился, чтобы узнать тебя, свобода», – сказал в середине века Поль Элюар, и вся Франция повторяла и шептала эти слова. Сегодня подобный оптимизм уже невозможен, но поэзия по-прежнему дышит воздухом свободы.

Ты держишься в воздухе,
который тебя не держит.
Так птицы увековечивают
Пространство
Каждым мигом своего
полета.

Нет, поэзия не умерла ни во Франции, ни в России. Далеко не все мозги загажены и намертво зацементированы песьей попсой. Взрыв попсового варварства в конце столетия – конечно же, серьезное испытание для всей европейской цивилизации, но уже сегодня можно с уверенностью прогнозировать, что начало следующего тысячелетия пройдет под знаком духовного выздоровления. Рукописи не горят. Просто их читают часто с полувековым опозданием. И объясняется это очень просто: поэзия всегда опережает время минимум на полвека.

Кристиан Бобен и Жан-Луи Джованнони при всей своей утонченности, пожалуй, самые демократичные и легко понимаемые поэты Франции. Большинство французских поэтов изъясняются совсем другим языком, который в переводе понять труднее, чем в подлиннике. Вот отрывок из поэтической лекции Жана Бодрийяра, прочитанного в Центре Помпиду:

«Солнце – это звезда. Это виртуальная звезда молчащего большинства.
Солнце-звезда? Ведь можно сказать и так:
Сократ бессмертен. Следовательно, он звезда».

Современная французская поэзия хороша уже тем, что она другая, совсем не такая, как наша. «Ад – это другие», – сказал Сартр, но для культуры другие – рай, потому что новое всегда животворно.

«Париж» на самом деле пишется, как Парис. Именно этот герой античности стал символом изящества и вкуса. Лучшее противоядие от безвкусицы – почитать французских поэтов.