Константин Кедров. Хрущев все-таки умыл Парфенова

Новые известия. – 1998. – 16 июня (№ 108). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые Известия»

ХРУЩЕВ ВСЕ-ТАКИ УМЫЛ ПАРФЁНОВА

Нет ничего проще в наше время, чем вписаться в историю, где тебя не было. Любимец Америки дебильный солдат Форрест Гамп волею режиссера ловко вмонтирован в документальную кинохронику и запросто стоит рядом с президентом США. Популярный телеведущий программы «Намедни» лихо целуется с Мэрилин Монро, которая публично целовалась разве что с Джоном Кеннеди.

Телеведущие неустанно каждый год вручают друг другу премии, берут друг у друга интервью, устраивают друг для друга гигантские телешоу. Сбылась давняя мечта эстетов. Искусство для искусства – телевидение для телевидения.

Гигантская монопрограмма Леонида Парфёнова длится, кажется, дольше, чем вся послесталинская эпоха, про которую он рассказывает. Автору и ведущему мало уже быть автором и ведущим. Уж не хочет он быть телеведущим, хочет быть участником истории.

– Вы историк? – спрашивает Берлиоз у Воланда.

– В некотором смысле, да, – отвечает Воланд. – Кстати, сегодня на Патриарших будет интересная история.

В этом смысле Леонид Парфенов, действительно, стал историком. На протяжении многих недель он с ученым видом ироничного знатока рассказывал россиянам, как они жили последние 30 лет. Открытие следовало за открытием.

Оказывается, впервые советские люди выстроились в очередь на художественную выставку, когда в Москву привезли Джоконду. К сведению телеведущего: очередь в Пушкинский музей, как и в Третьяковскую галерею, была обычным явлением и в 60-е, и 70-е, и в 80-е годы. Но самая известная очередь выстроилась в Пушкинский музей за десятилетие до прибытия в Москву шедевра Леонардо. Это была выставка Пабло Пикассо. Люди стояли всю ночь и за полчаса до открытия, увидев Илью Эренбурга, ринулись к входу. И тогда Илья Эренбург сказал: «Вы ждали этого момента всю жизнь. Подождите еще 20 минут».

Ошибка Парфёнова отнюдь не случайна. Она вытекает из его вполне советской концепции, согласно которой будущее всегда умней прошлого. Он с наивной доверчивостью пересказывает разного рода идиотические байки из советских газет, не понимая, что во все эти россказни не верили не только читатели, но и сами авторы. Ложь была негласным этикетом тоталитарной эпохи. Одни делали вид, что говорят правду, другие делали вид, что верят.

В последние же 20 лет советская идеология не разделялась даже самими идеологами, ее проповедовавшими. Не понимая всей сложности жизни в тоталитарном государстве, лучше не браться за повествование об этой эпохе. Люди были в тысячу раз умней, чем думает Леонид Парфёнов. Ироническая проза Войновича и Довлатова гораздо больше передает настроение людей того времени, даже если они не могли прочесть ни одной запретной страницы. Хлестаковский набег Парфёнова «с Пушкиным на дружеской ноге» завершился феерическим провалом последней передачи, посвященной 1986 году.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – говорил Тютчев. Но для этого надо чувствовать историю. Когда-то В.Розанов писал, что, и увидев Сократа, можно констатировать: рост 150 см, вес столько-то фунтов. И всё. Вот так Парфёнов скороговоркой пробормотал – гласность, перестройка, Чернобыль, ничего не почувствовав и ровным счетом ничего не поняв. Можно возразить, что ведущий умышленно слегка ироничен и подчеркнуто беспристрастен. Но История — серьезная дама. Если уж быть с ней ироничным, то, по крайней мере, как Илья Эренбург, а если уж беспристрастным, то как Юрий Левитан.

Сотни раз Леонид Парфёнов подавал Хрущеву полотенце в момент умывания, но в итоге был «умыт» сам. Историческая эпоха оказалась намного умней того, кто о ней рассказывает.