Данила Давыдов. Проект «Хармс»
Книжное обозрение. – 2007. – № 12. – с. 6.
ПРОЕКТ «ХАРМС»
Хармс-авангард: Материалы международной научной конференции «Даниил Хармс в действии и в отмирании. К 100-летию со дня рождения поэта» / Под ред. Р.Нешковича: Ред.-сост. К.Ичин.
Белград: Изд-во филолог, фак-та в Белграде, 2006. – 504 с.
Даниил Иванович Хармс, излюбленная фигура славистов, вечный повод для выходящих за рамки академической корректности дебатов, и на сей раз не обделен вниманием интерпретаторов. Казалось бы, столетие Хармса – повод превратить загадочного лидера обэриутов-чинарей в застывшую классическую фигуру. Но нет, не дает Даниил Иванович возможности окончательно диагностировать его литературную репутацию и препарировать его наследие. С одной стороны, это повод для безумцев или (что хуже) шарлатанов примкнуть к хармсоведческому отряду, с другой – возможность инноваций, основанных на инновационой для своего времени форме бытия художника.
Не случайна поэтому одна из важнейших тем сборника: авангардное поведение, жизнетворчество. Вот Михаил Мейлах пишет о Хармсе как о последнем петербургском «денди», завершителе славной традиции. А вот Денис Иоффе занимается разысканиями в области «масочного» облика Хармса, привнося в них неожиданные «лудитские» черты. Или работы Гражины Бобилевич и Норы Брукс, в которых визуальные опыты Хармса, его мимолетные вроде бы графические опыты получают четкую антропологическую оценку.
Вообще, оказывается, что Хармс – фигура, необыкновенно удобная для интерпретационной игры. Философские основы абсурда в его творчестве и художественном поведении ищут Ольга Буренина, Михаил Клебанов, Владимир Фещенко. Странные логико-математические построения поэта находят отклик у Евгения Осташевского и Джулии Греппи Лукарелли; язык хармсовского письма – в преломлении авангардных теорий – анализируют Наталия Фатеева, Лариса Шестакова, Вера Борисенко-Свинарская.
В других работах показываются контексты Хармса: и собственно литературные, и метакультурные: от мельчайших бытовых связей, обретающих в обэриутском творчестве знаковый характер (Вадим Рабинович), до еды (Елена Кусовац) или транспорта (Бояна Сабо) как мотивных основ хармсовских текстов.
Есть в сборнике, впрочем, и материалы, непосредственно не связанные с Хармсом, но так или иначе увязывающиеся с общим концептом русского авангарда: работы о Николае Заболоцком, Андрее Николеве, Георгии Оболдуеве создают определенную многомерную модель предвоенного периода отечественной неподцензурной словесности.
Даниил Хармс предстает все больше и больше не столько автором, встроенным в историко-литературный ряд, сколько проектом, символом, знаком, по отношению к которому необходимо обозначить свои намерения, проявить принадлежность. Это, безусловно, выносит Хармса в крайне узкий ряд отечественных сочинителей, обладающих столь могучим символическим капиталом, но одновременно и делает эту фигуру уязвимой со стороны вирусов «попсы». Впрочем, преодоление данной ситуации, если оно возможно, не входило в задачи составителей белградского сборника.
Данила Давыдов