Константин Кедров. Любовь по-французски

Новые известия. – 1998. – 8 августа (№ 147). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые Известия»

ЛЮБОВЬ ПО-ФРАНЦУЗСКИ

Франция никогда не перестанет удивлять мир своей прозой. Заметим, что само слово «проза» (высокоорганизованный текст) пришло к нам из французской литературы.

Начиная с XIX века в России сложилась традиция безоговорочного доверия к литературному вкусу французов. Впрочем, Франция отвечала русским той же монетой. Гюстав Флобер считал себя учеником Тургенева и видел в его прозе образец самого изысканного и самого высокого стиля.

К сожалению, наши познания о современной французской прозе заканчиваются именем Франсуазы Саган. Между тем еще в 80-е годы вслед за Саган в литературу прочно вошла другая женщина – Анни Эрно. Почти все ее книги неизменно становятся бестселлерами. И неудивительно. По всем внешним признакам – это типичный женский роман. В то же время критика считает прозу Эрно настоящей литературой.

«Если вы хотите больше узнать о себе, читайте книги Анни Эрно», – утверждает газета «Монд». Президент Гонкуровской академии, знаменитый писатель Франсуа Нуриссье пишет: «Творчество для нее – это вопрос жизни и смерти. Она отдается литературе, чтобы высказать то, что высказать невозможно. Или, я бы сказал, чтобы выразить невыносимое».

Недавно вышедшая на русском языке повесть «Обыкновенная страсть» поразила меня бесхитростным полным соответствием названия и того, что раньше было принято называть содержанием. Да – страсть. Да – обыкновенная. Ну и что? Оказывается, французы все еще переживают радостный шок от снятия запретов. Героиня повести смотрит по ТВ порнографическую передачу. Во Франции такие передачи можно смотреть только через декодер, но у женщины не было декодера, поэтому она различала только два силуэта. «Слова сливались в причудливый гул, потрескивание, хлюпанье – непонятный, сладостный и непрерывный речевой поток. После этого крупным планом показали половые органы, хорошо различимые на мерцающем экране, затем мужской член в состоянии эрекции, проникающий во влагалище».

Честно говоря, я не очень понимаю, в чем прелесть такого прямолинейного описания. Может быть, в том, что изображение искажено и смотрится без декодера.

И все же насколько тоньше и интереснее, скажем, в зачитанной до дыр вечной книге. «Он ударил ее между грудей. Она оказалась между его бедер. И он узнал, что она была несверленная жемчужина» («Тысяча и одна ночь»). Да в том-то все и дело, что Анни Эрно ушла от иносказаний. Она пишет «без декодера», напрямую. «С сентября прошлого года вся моя жизнь превратилась в лихорадочное ожидание мужчины. В метро, в супермаркете мне слышалось, как он шепчет мне: «Поласкай губами мой член».

И вот это вся Франция, затаив дыхание, читает как откровение? Будто бы не было Генри Миллера, я уж не говорю о маркизе де Саде. Но словно предупреждая критику такого рода с моей стороны, Анни Эрно поставила к своей новой книге эпиграф Ролана Барта: «Журнал «Наедине с тобой» более сексуален, чем де Сад».

Франция всегда жила интересами простого среднего человека, весьма далекого от литературных изысков. У нас такой человек отсутствует и в литературе, и в жизни. Есть элитарный верх, а затем сразу, без прослойки и перехода, открывается стремительный обрыв вниз. Между тем Мопассан, Золя – это литература третьего сословия, золотой середины. Анни Эрно – это где-то посередине между Генри Миллером и Франсуазой Саган. Все, что давным-давно достигнуто и преодолено в культуре, для среднего человека все еще огорожено флажками житейских, запретов. Эрно ведь пишет не о культуре – о жизни. «В музеях меня привлекали только изображения любви. Особенно меня притягивали статуи обнаженных мужчин. Я видела в них сходство с А. – те же плечи, живот, гениталии и эта впадинка, соединяющая внутреннюю сторону бедра и пах. Я не могла оторвать глаз от Давида Микеланджело, мучительно страдая от мысли, почему же все-таки не женщина, а мужчина столь божественно воспроизвел красоту мужского тела».

Здесь, по-моему, и кроется разгадка столь бешеной популярности Эрно. Она слегка расширила зону женского восприятия секса. Ее писательский взгляд задержался дольше обычного на тех картинах, от которых раньше женщины стыдливо отводили глаза. А проще говоря, граница между мужским и женским восприятием секса оказалась слегка размытой. Возможно, это означает, что мужчины и женщины Франции стали лучше понимать друг друга в любви и страсти.

В 50-х годах в Советском Союзе решили издать полное собрание Мопассана. Поначалу все шло гладко. Но вдруг один редактор засомневался. Можно ли печатать рассказ, где герой овладел двумя женщинами, из которых одна – мать, а другая – дочь. Спорили до хрипоты. Одни говорили, это порнография, печатать нельзя. Другие утверждали, что это классика и, следовательно, печатать можно. Пошли к директору. Тот сказал, что ответ даст на следующий день, и унес рукопись домой. Утром директор радостно швырнул рукопись на стол редактора: «Можно печатать. Не порнография». «А как вы определили?» – спросил редактор. «Вы люди молодые и возбуждаетесь на все. Я же человек пожилой и возбуждаюсь только на порнографию. Читал рассказ всю ночь, а ни разу не возбудился», – ответил директор. С тех пор его иначе не называли, как «универсальный определитель».

Думаю, что проза Анни Эрно вполне могла выдержать такую ночную проверку. Это типичный любовный роман, хотя в нем есть слова «эрекция», «член», «оргазм» и другие интересные вещи.

Для меня куда большим откровением стало то, ‘полюбовник, вызвавший столь захватывающую страсть француженки, оказался нашим. Так что для России еще не все потеряно. Как бы плохо ни относились к нам «за бугром», а идеальный любовник в бестселлере – русский. И еще одно маленькое, чисто дамское открытие Анни Эрно, о котором не грех узнать и нашим женщинам и мужчинам. «Когда я была маленькой, то роскошь воплощали для меня меховые манто, вечерние платья и виллы на морском берегу. Сейчас я понимаю, что способность пережить страсть к мужчине или женщине – это тоже роскошь».