А. Веселовский. Книга четвёртая. Триптих и другое

(начало 2000-х)

(тексты, не вошедшие в книги)

***

Дружно плавились мы в «мерседесном» салоне.
Был тот день самый жаркий в последнем столетье,
И водитель на руль мягко голову клонит.
С подлокотников руки свисают, как плети.

Робко втиснулись мы и застыли в «Лавруше».
А с афиши смотрела Мадонна Скореля,
Но в Сахаре асфальтовой горло мне сушит,
И в прохладные залы попасть бы скорее.

И нас всех провели сквозь металлоискатель,
И охранников в стороны ряд расступился
И на стол для фуршета положена скатерть,
И в бокалы коньяк благородный полился.

В залах пресса кишела жужжа диктофонами,
И небрежные вспышки мелькали от фото.
Голоса властьимущих лились монотонно,
А с меня всё катились градины пота.

КВАДРАТУРА (ТРИПТИХ)

***
Козлопахнущие пятки
Возложу на пол щербатый.
Там сквозь щели зорко блещут
Пары красных крысьих глаз.
Опасаясь, что сомкнутся жвалы…
Звонко скрежеща
По костям моим иссохшим,
Вознесусь ногами в воздух
И зависну там под люстрой,
Поводя очами грозно.
Пусть считают что я филин!
Ему крысы не страшны.

СТРИПТИЗ СТЕН

Лето. Жара.
Лежу на кровати.
Сквозь занавеску окна падают лучики света.
Мухонасиженное обоев декольте
Медленно сползает,
Под ним выпирает глиняная грудь стены,
Она нависает надо мной
Своими потными трещинами.
Может это послание?..
Но я не умею читать по трещинам.
Сия дислексия мне не простится,
Скоро охристый буфер груди
Раздавит и распластает.
Его стоило раньше обрубить,
Сделать штукатурку… шелкографию…
Но тогда бы я не увидел
Этот драночно-глиняный нюд…
Погребли меня стены стриптизные,
И теперь я уже вместе с ними
Во всех снах.
А вдруг наяву?..

ПОТОЛОК

Надо мною потолочины
Штукатуркою всклокочены,
И паучьими ногами,
Инфернальными рогами
– Трещины-излучины
И побелка вспучена.
Я под потолком лежу,
Гениталии стужу.
И белесой ягодицей
Придавить меня стремится
Потолок моей судьбы.
Значит, так тому и быть:
Не сумел никто пока
Прыгнуть выше потолка.
Потолок всё ниже, ниже,
Больше неба не увижу…
Только я совсем другой –
Штукатурку головой
Проломлю
и воспарю
К полнолунью фонарю.
Летний свод небес высок,
Звёзд без меры,
Но мешает потолок
Атмосферы.

ПОСВЯЩАЕТСЯ
ЕМУ САМОМУ

Белые простыни,
А меж ног черно.
Ты среди пустыни
Спелое зерно

Ты бросай повсюду,
Не жалей Его.
Вечно будут юды
Обрезать фагот.

Кто-то в жутком страхе
Подставляет зад.
Только вздохи, взмахи,…
И огня азарт.

Разыгралось пламя
И погасло вдруг.
Семя будет с нами,
Но уснул Твой Друг.

Ты Его не трогай.
Он восстанет вновь.
Он готов для оргий.
Он пришел из снов.

Белые простыни.
Черный Хрен в руках.
Скачет по пустыне
И вселяет страх.

***
Береги согласных и суглобых,
Отодвинь угасших и немых.
Путь побега выроешь, углубишь –
Шоушенк покинешь до весны.

Ты казался поcтным и неброским,
Рядом плыл и рядом унывал.
Всё в объеме и не надо плоскость,
Ветер превращается в слова.

Ты свой лаз заваливаешь мерно
Кипою бумаг, стихов и книг.
Зарастаешь. Время нам не верно –
И разлука тянется в разрыв.

Беспредельна келья, как тупик.
Выйди же оттуда напрямик.

***
Твои слова – всерьез и понарошку
Абзацы мыслей я не засниму
В колодце брошенный
или в колодец вросший
Ты письма ждешь
и манишь помянуть.

Промчится сон
и явь растает снова
Мы Истину узнаем по весне
Как первое младенческое слово
Невнятное но радостное всем.

Все весны и колодцы высыхают
Ты прочен но на Патмосе один
Могучим словом здесь не громыхаешь
Мой заключенный
скромный паладин.

Но знаю я, придет твое мгновенье,
И ты узришь святое Откровенье.
(с) А.В.

***
На Патмосе своем
В тиши уединенья
С собой самим вдвоем
Ты жаждешь откровений

На море смотришь – шквал,
На небо – тучи вал,
И ты ко мне взывал
В минуту вдохновенья.
(с) Г.В.

***
Работаешь в «Городе на Цне»
Встречаешься в доме над Цной
Отдыхаешь в городе во Сне
Жить мечтаешь в городе на Сене
Париж!
И верю, не станешь ты там
собакой на сене