Владимир Руделев. Лютневая музыка

Тамбов, 1991. – 30 с.

Издание осуществлено за счет средств автора

Оформление художника Анатолия Асеева

 

Лютневая музыка

Из старофранцузской поэзии

Ни боли на сердце, ни слез на лице
со дня твоего возвращенья.
Как холодно нынче у нас во дворце.
Как медленно тлеют поленья.
Позволь, я прибавлю в камине огня
ты в кресло садись поуютней.

Сыграй мне, прекрасная дочка моя,
на тихой пленительной лютне.
Давно не свершаю я царственных дел,
постылы мне кознн и казни.
Презренный народец ко мне охладел,
и слуги не знают боязни.
Жена-королева погрязла в боях,
сынок ее глупый не люб мне.
Сыграй же, прекрасная дочка моя,
на тихой пленительной лютне.

Я сам к нашей песне прилажу слова
и легкие крылья припева.
Споем эту песню и раз мы и два,
пока не пришла королева.
Нет дара у дуры и слуха. Притом
ей всюду мерещатся плутни.
Поверю ль я в то, что за черным окном
мне вьюга играет на лютне.

 

Раннаи

Пахнет липой и духами
в теплых улочках аллей.
Я ищу твое дыханье –
запах влаги и полей,
водопадный шум колосьев
и шагов хрустальный хруст,
и прозрачности стрекозьей
освежающую грусть.
Все так близко, близко, близко,
словно замер жизни круг:
глаз твоих веселых искры,
знаки губ твоих и рук.

 

Карусель

Холодно. Пусто до ужаса.
Дома попрятались все ль?
Что же ты кружишься, кружишься,
брошеная карусель?
Вот я махнул тебе шапкою,
скинув годов своих гнет.
Думали, что в город –
пока честь да суд!
А делов-то ворох,
думать недосуг…
Поле убиенных
в Пахотном Углу –
цветиков склоненных
голубая глубь.

 

Тополиха

Холод в мае. Дождь в июне.
Что же будет в августе?
Тополиха в мокрой юбке –
пьяная от радости.
На монистах золотистых,
на плечах блестит вода.
Мужа строгого спилили,
чтоб не трогал провода.
Распускал, бывало, ветки,
всему свету застил свет.
Был дружок – вязок соседский,
и его, поди, уж нет.
Лето люто. Лето лихо.
Лето называется!
То ли пляшет тополиха,
то ли в горе мается.

 

Ноктюрн

Рассыпался пасьянс огней –
налево, справа и напротив.
Луна, как нищенка в лохмотьях,
ушла, едва скрывая гнев.
И ты, скрывая гнев, уйдешь
от парадоксов и открытий
за горизонт моих событий –
в густую ночь, в холодный дождь…

 

Принцесса Тусна

И звезды на небе потухли.
И месяц над крышей поник.
К принцессе красивенькой Тусне
посватался грозный жених.
Сломала вишневую веточку,
стоишь, лепестки теребя…
«Принцесса! Принцессочка!
Мне жалко тебя.»

Ждала себе счастья на блюдечке
с каемочкой золотой.
«Подумаешь! Стерпится – слюбится.
А я – королева зато.
В конце донцов это замужество.
И сколько идет – не любя!
«Принцесса! До ужаса
мне жалко тебя!»

Ах, эти коварные барышни!
За каждою прячется черт.
«Смотри, как тоскует на башне
возлюбленный твой Звездочет.
Подзорная трубочка
без дела лежит.
Опомнись, дурочка!»
«Ах! Отвяжись!»

 

***

Непостоянная пора!
Теперь сравнить тебя недрудно.
Ты — как остывшая подруга,
что нежно ластилась вчера.
Такая падшая, святая
и недоступная вовек.
Какая гибельная тайна
благословила твой побег?
Какая сила уносила
тебя к нему?
Не все ль равно!
С тобою быть – не суждено.
А без тебя – невыносимо!

 

***

Брошены старые стулья,
свалены книги в сарай.
Жизнь – то текла вхолостую,
то вдруг лилась через край.
Грустный пучок фотографий,
связка раскисших газет.
Лай у собачки – сатрапий,
жаден твой новый сосед.
Срубит усталую грушу,
крепкий наладит засов.
Выбежит ночью наружу
бой из старинных часов.
Бой – оскорбленный до боли,
знавший обстрел и паек…
Мир утомлен и доволен
тем, что не слышно боев.

 

Юность

Я умирал. Мне был не мил
мой краткий миг и вечный мир,
на миф морочащий похожий.
Не лезли доктора из кожи –
и в тумбочке копался хмырь,
с лицом, как мочевой пузырь.
Я завещал ему галоши
и пиджачок, еще хороший.
Без дыр. И пошехонский сыр…
Был день и солнечен и сыр.
Воскресший, я шагал по лужам.
Я с милой девушкой был дружен
и верил в свой лучистый миф.
Шел объясниться напрямик!
Был день то голубой, то серый –
пожалуй, больше голубой.
И хорошо, что через боль
проходим голубую все мы.

 

Троица

Облаков чернявых прядь
над безглавым храмом.
Дочка кашляет опять,
и на ручках раны.
Под ногами сыр песок
и лесная хвоя.
А в часовню на часок
снова входят Трое.
Над кладбищенским крестом
черный вран – как Врангель…
Сядет слева на престол
золотистый Ангел.
В середине – голубой,
а зеленый – справа:
Бог Отец, Бог Сын, Святой
Дух поют нам славу.
Люди входят вновь и вновь.
Крепко свечи держат
Вера, Чистая Любовь,
Светлая Надежда.
Золотистых кипа пик.
Дом и Дуб с Утесом.
Агнец жертвенный…
Тупик.
Сталин. Культ. Утесов!
Сколько крови. Сколько лжи,
гнева в лютом сонме!
Дождь в Солотче. Мы бежим
спрятаться в часовне.

 

***

Как боюсь я уснуть,
сна коснувшись увидеть
недостаточно близкой тебя
или снова чужой.
Сновиденья – венцы неизвестных развитии,
отделенных от сладостной правды
опасной межой.
Я не знал наслажденья.
И даже доверья.
Для кого нужно было
хранить черновые листы.
Птица Сирин роняла червленые перья
каждый раз, когда лето любви
разводило мосты.
Ты – мои драгоценные белые строки.
Ты – навечно!
Я светлое счастье свое берегу.
Почему же во сне
я, как прежде, сную одинокий?
Ты уходишь с волной.
Ты давно на своем берегу.

 

***

Как «сладко» жить, не понимая
ни смысла жизни, ни значенья,
и выдирать в начале мая
репьев целебные коренья.
Как «важно» думать о здоровье
и заряжаться бегом утром.
А под ногами плачет Троя
о ком-то пламенном и мудром.
В руке на дню раз восемь – вилка,
ломоть помазанного хлеба.
А рядом – тихая травинка,
что, может, видела Олега.
Ты ненароком сломишь цветик,
сидишь в тени и чистишь зубы.
Зачем ты был на этом свете?
И почему так быстро убыл?

 

Царское село

Просторные классы Лицея,
коморки – подобье сетей.
Какие высокие цели
в головках российских детей!
В Дворцовом саду император –
печаль на останках лица.
Зачем вы, зачем вы, ребята,
точили ножи на отца?

На стуле сутулый Державин,
уставший от пыльных словес.
Служите великой Державе,
даруйте ей силу и вес.
Ну, кто там из вас у Сената?
Ловите тотчас гордеца!
Зачем вы, зачем вы, ребята,
точили ножи на отца?

Мы знаем, что пятна на солнце
нам душу изводят на чад.
О тяжкая участь отцовства!
О гнев легкомысленных чад!
Богата Россия, богата
не только добычей свинца.
Зачем вы, зачем вы, ребята,
точили ножи на отца?

 

Далила

Обманщица, филистимлянка!
Зеленых глаз бездонный вир!
Как вирус, твой коварный мир,
любви убогая времянка.
Ты лжешь в упор, твоя игра
и примитивна и наивна,
но я ей не противлюсь, ибо
мне все равно начертан крах.
Я слеп и слаб. Твой гибкий танец,
увы, и он не в первый раз.
Вот только дивной, как сейчас,
ты никогда уже не станешь…

 

***

Шел дождь – прямой, тяжелый, светлый.
Он не косил, не моросил,
стыдясь, прощенья не просил –
без молнии, без грозы, без ветра.
Он был короткий, как антракт
в театре, где друзей немало,
когда показывают Мавра,
а между тем – искусству крах
И, между прочим, крах любви
и хору обещаний разных.
А дождь душою не кривил,
и он прошел – как чистый праздник.

 

Шахерезада

Такое дивное сплетенье
улыбок, слов, волос и рас-
остроконечье русский фраз
и лунное произношенье.
Но только в самой глубине,
в тысячепервой грустной ночи…
Зубоврачебный кабинет –
всего лишь форма, между прочим.
А дома – шелковая суть,
древнеперсидская покорность.
И сказок сладостный абсурд.
И суеты больничный корпус.

 

***

Город – грустное названье,
как приятен твой позор:
поворот косматых гор,
водопадное сиянье.
Я стою – ни жив ни мертв –
за завесой их стеклянной,
может, смерд, а может – лорд,
с головою конопляной.
Но какой лукавый взор
у надменной македонки…
Поворот косматых гор
и фонтана говор звонкий.

 

Песня о донкихотах

Люби свои потуги и заботы,
побольше кус от счастья оторви!
Но только мы, смешные донкихоты,
принадлежим Искусству и Любви.
Корми свинью, люби свои порядки,
живи сто лет и двести – все равно
не за тебя погибнет в жаркой схватке
наш лучший друг – любимый Сирано.
Пока в чести костры и эшафоты,
пока не в клетке зависть и вражда,
на бои идут смешные донкихоты,
и не умрет их слава никогда.

 

«Осенний переулок»

Осенний переулок
среди сутулых улок.
Осенний переулок
средь гулких дорог.
Ну, что это за юмор?
И кто его придумал?
Придумать переулок
Поэт лишь мог.
Не хлеще и не пуще
придумывал сам Пушкин.
Смотри, какие кущи,
а там – Содом!
Среди имен бездушных,
надменных и скучных –
«Осенний переулок» –
твой новый дом.
Ты будешь нашим Лотом.
«Где ж переулок?»
«Вот он!»
«Он что же, настоящий?»
«Поверь, Поэт!
Поверь в мечты и грезы,
забудь тоску и слезы.