И. Родионов. «Самовольность женских ощущений…»

Комсомольское знамя. – 1988. – 12 февраля. – с. 4.

«САМОВОЛЬНОСТЬ ЖЕНСКИХ ОЩУЩЕНИЙ…»
О стихах Марины Кудимовой

Классическая лира является все-таки для нас устойчивым эталоном в поэзии. Это длится и длится, и это, разумеется, не консерватизм, а необходимость. А бывает, что как раз классическая лира «мешает» непредвзято взглянуть на то или иное поэтическое явление, и в этой связи то, что не соответствует привычным представлениям о поэзии – просто-напросто наспех и целиком отвергается.

Любители стихов Марины Кудимовой стремятся объяснить полярные отношения к ее творчеству именно этим обстоятельством, то есть разным читательским сознанием. Известно, что так было с первой ее книжкой («Перечень причин», 1982 г.). Нетрудно предположить, что так будет и со второй, только что вышедшей («Чуть что», издательство «Современник», 1987 г.) Неприятие же вызвано преимущественно вот чем: это, мол, не стихи, это патология, женщина не должна так писать… Не мудрствуя лукаво, сразу следует сказать, что же имеется в виду. Коробит интимная тема. Любовь, плоть, деторождение. Но кто, кроме женщины, расскажет о родильных циклах или о токсикозе? Дело, конечно, не в теме, ибо нет запретных тем для искусства… А в чем, собственно, дело? Быть может, и невоплощении темы плоти, интимного — в убедительную художественную реальность, ставшую бы достоянием лирического?

Итак, была первая книжка – «Перечень причин». Точно оправдание, а вернее, уведомление в том, что настоящие книги еще пишутся… И были и той книжке строки:

Меня в упор не разглядели
Стучавшие в мое окно:
Ведь я – не то, что в самом деле,
А то, чем быть отведено.
И я не то, что в самом деле,
А то, чем вынуждена быть…

И в самом деле, создалось ощущение после прочтения первой книжки, что у Кудимовой не все, далеко, не все, и даже вовсе не то в книжке, что есть на самом деле… Мнилось, что есть какая-то «параллельная стихия». В конце концов ведь не ограничивается поэтический мир случайно изданным сборником стихов! Казалось, что первая книжка, есть лишь знак о грядущей стихии, есть надежда, что придет Слово, освобожденное от следствий тех причин, которые вроде бы сдерживали полет ее духа. Ведь было же все-таки ощутимо (Даже облагало в иных местах!), как дух силился прорваться и – «чуть что» – просвечивал сквозь плоть стиха. Что ж, так бывает. В стадии преодоления материала. Короче, хотелось думать, что первая книжка есть пока неизбежная накипь, пена – хотя пена тоже, кажется, проявление сущности? – а сущность все-таки впереди. Парадоксами преодоления полна была коробушка. Поэтому ясно виделось – или все-таки казалось? – усилие поэтессы, борющейся за свое освобождение. Книга являла собой стремление. Нелюбовь в книге стремилась стать любовью.

И вот – вторая книжка. Вот, наверное, та самая долгожданная «стачка необходимых строк», которая «ласкала и жгла», «как заначка, утаенная впрок». Так совершилось ли новое рождение?

Марина Кудимова же ведает, что творит и как творит, осознает свое творческое поведение и, если угодно, свой словотворческий феномен:

Не зренье, не слух – осязанье…
Все сбивчивей, все несказанней,
Все скаредней, все экономней…
Дотронуться – вот что дано мне!

А та «параллельная стихия» так и осталась за кормой – либо сбор
КА, либо – что скорее всего –
бще творческой сферы. И снова:

Вот я – во всей наготе –
Скинула шкуру, как гадина.
И на моем животе
От пуповины лишь впадина

Можно отвергнуть все подобное, оценив как «несообразье – до дурноты». Но… Книга есть самоотвержение – «как самовольность женских ощущений», ощущений, которые не стали воистину художественными открытиями, и, будучи хотя и откровениями, ни в чем не убеждают. Вот парадокс. Многие стихи, похожие на страстную исповедь, оставляют спокойными… И нервный слог, и неожиданность образа не трогают. И слова, тугие и многоликие, отскакивают, как мячики. Отчего же? Ведь «возникают, чуть что, явные признаки боли и гнева…» Может, быть, потому, что «дар отработан, как финт шулерской»?

Стихи Кудимовой не могут жить одни, самостоятельно, на воле – у них нет крыльев. Они привязаны к автору и без него умрут. Оли принадлежат только ему. Речь не об истине, что лирика субъективна, речь о том, что стихи – только личные, только интимные я лишены вечного и самого необходимого условия лирики: при предельной субъективности индивидуальную душу выражать как всеобщую. И жаль, что такие «искры божьи» как, например, это: «…И полюбилось мне жить вспоминая и не пеняя себе за простой. Липа, двора городского Даная, кто ниспослал тебе дождь золотой?» – остаются именно «параллельными стихиями». Но это воля поэтессы. А воля ее… О, воля сильная! Кудимова чувствует острую необходимость «реабилитации» плоти. Поэтесса стремительна в этом, упряма и настойчива. Это – одна из ее «владычествующих идей». Утвердить право на песнопенье тела. Это не раблезианство. Хотя и есть намерения… Взорвать, мол, наше косное сознание. Физиологическая обнаженность – центр кудимовской вселенной. К этому отношение очень серьезное и большое значение придается. Поэтому выходит тяжеловато и мрачновато, ибо нет иронии, света, тепла и, может быть, любви. Нет обнаженной души, есть ярость и крик:

Вдова и невеста, ни разу – жена,
Я всем животом от тебя тяжела.
И слезы натуги мне ширят раскос.
Когда подмывает со дна токсикоз.

Страшна не «натура», а то, что она ею и остается – как факт физического состояния, нет метаморфозы, нет превращения в образ и тем более – в символ. Есть просто воспоминания или помыслы: «Зачать, округлиться и снова родить».

Это – высокие помыслы. Но они, к великому сожалению, очень унижены, ибо утрачен один вечный и несомненный завет нашей классической лиры – целомудрие стиля.

Не совершилось преодоления самоочевидности жизненного явления (будь то любовь или рождение человека) в художественный факт, не стало лирическим открытием. И фрагменты воспоминаний оригинальны лишь на тематическом уровне… И даже сильная воля не преобразовала владычествующую идею — в идею художественную. Ибо «текут они, глухие, мимо, никуда, параллельные стихии – небо и вода». Мимо владычествующих тем.

Но Кудимова, повторяю, ведает, что творит:

Ум выставляет, словно .щит,
Сомнений транспортную кучность,
А из-под них едва пищит
Полузадавленная сущность.

И это осознание вновь вселяет веру и надежду в параллельные стихии, которые, думается, могут стать главными артериями ее творчества, На то, впрочем, не наша воля.

И. РОДИОНОВ,
преподаватель пединститута.
г. Мичуринск.