В. Руделев. Кувшинное рыло чиновника

Комсомольское знамя. – 1990. – июнь (№ 86-89).

КУВШИННОЕ РЫЛО ЧИНОВНИКА

Вспомните неприступного чиновника Ивана Антоновича, с которым столкнулся Чичиков, приехавший вместе с Маниловым и Собакевичем в губернский город совершать купчую на приобретенных им мертвых душ. Чиновник этот, впрочем, через некоторое время был учтив и ласков, но для такой метаморфозы понадобилась бумажная денежка, подложенная Чичиковым в качестве взятки.

Однако, независимо от настроения Ивана Антоновича, независимо от его измененного отношения к Чичикову, лицо упомянутого государственного человека «благоразумных лет» напоминало автору «Мертвых душ» и, наверно, их герою Чичикову, кувшинное рыло: «вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, – словом, – это было то лицо, которое называют в общежитии кувшинным рылом».

Конечно, кувшинное рыло Ивана Антоновича – символ отвратительной сути российского бюрократа-обиралы, ничтожества, защищенного «делами» и циркулярами («Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368»).

Кувшинное рыло – это образ мерзейшего нароста на теле, может быть, даже, лице просвещенной великой России. Но почему все-таки «кувшинное рыло», ведь могли же быть чиновники-обиралы и без «пошедшей в нос середины лица»? Оказывается, нет. Оказывается, всякий на месте Ивана Антоновича и рядом с ним – кувшинное рыло, потому что дело вовсе не в физиономии. Дело в другом, известном и Гоголю и его современникам, а нам уж вовсе непонятном. Произведем пока гипотезу и предположим, что «кувшинное рыло» (ко всему прочему, а может быть – и в первую очередь) – символ провинциальности, принадлежности к глухой, непробиваемой, «низкой» и потому особенно неприятной провинции.

Странно, однако, получается. И Собакевич, и Коробочка, и Ноздрев, и даже обходительный и воспитанный Манилов – тоже жители провинции, ведь это деревенские помещики. Деревенские-то они, деревенские. Это правда. Опустившиеся подчас, это тоже факт. Деградация ума у Коробочки – дальше, кажется, некуда! И все же гоголевские помещики – не провинциалы, это печальная и смешная Русь, дивная «птица-тройка», перед которой «косясь постараниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». Перед Иваном Антоновичем-кувшинное рыло «другие народы» не постараниваются и дорогу ему не дают. Иван Антонович, так сказать, – явление невечное, пережитое, хотя и очень цепкое, устойчивое.

Для обоснования нашей гипотезы мы ненадолго оставим Гоголя и обратимся к Толковому словарю Владимира Даля. В своем рассуждении о наречиях русского языка (в одном из напутствий к словарю) Даль рассказывает о Владимирском окающем говоре, носителем которого частью является обрусевшая чудь, «Весь край этот, – пишет Даль, – строит губы кувшином». Такова, по Далю, артикуляция владимирских окальщиков, а заодно и ярославцев, костромичей, нижегородцев, симбирцев и даже оренбуржцев. Владмирское оканье, согласно Далю, является чертой низкой (в отличие от высокого московского аканья). Интересно, что «кувшинное оканье» не пропадает у бывшего окальщика, перешедшего на «высокую» московскую речь. Она у него получается высокой, а все какая-то кувшинная, не степная, а скороговорка.

Есть и еще ряд черт у владимирца (или волжанина), которые выдают его провинциальность. Одна из них – сохранение «а» («я») в предударном слоге после мягких согласных. Москвич не оставляет «я» в словах «взяла» или «пяти», он заменяет «я» на «и» или что-то близкое к «и». Волжанин или владимировец сохраняет «я», и это очень режет слух москвичу или петербуржцу. Они и это связывают все с тем же «кувшинным» произношением.

Итак, Иван Антонович-кувшинное рыло плох не потому, что он берет взятки или потому, что чиновник-крючкотворец. Он плох потому, что низкий языковой породы, что говорит, «строя губы кувшином». «Кувшинность» его, так сказать, причина всех бед. Прав Гоголь или не прав, это совсем другое дело. Когда я писал одну из своих книг по истории русского языка, и подошла очередь описывать окающие владимирские говоры, попалось стихотворение Инны Кашежевой «Углич»:

Мы сбежали по сходням.
Наконец мы у цели,
наконец мы посмотрим,
Углич, все твои церкви…
Чем сейчас ты украшен, –
незнакомые, в общем, –
угличане укажут
с круглым оканьем волжским.

Как тепло, как ласково сказано о волжском (владимирском оканье! Почему сейчас не хочется говорить так, как говорили Даль и Гоголь? Да потому, что к диалектам (и наречиям) изменилось отношение. Говорение на «о» уже не стало самым страшным выпадом против литературности. Диалект и литературный язык теперь дружат и дополняют друг друга, а их общий враг – застойный, рутинный, междометный стандартный язык – с «задумкой» и «подвижкой», с выражением «вызвали на ковер» и прибауткой «с чувством глубокого воодушевления…» Творческое, высокое говорение теперь даже может быть украшено каким-нибудь оренбуржским или тамбовским словечком или вытянутыми в трубочку губами при произнесении слов «корова», «молоко», «хозяин». Происходит возрождение Русской земли, возрождение русского духа и русского языка, русских обычаев. В этой ситуации выражение «кувшинное рыло» как воспоминание о гоголевских символах получает новый смысл и соотносится с рутиной, застоем, но только не диалектным русским, не провинциальным, не чудским.

В. РУДЕЛЕВ,
доктор филологических наук, профессор.