Владимир Руделев. «…здесь жизни удивительный исток…»

Новая Тамбовщина. – 2004. – 20 января (№ 3). – с. 9.

«…ЗДЕСЬ ЖИЗНИ УДИВИТЕЛЬНЫЙ ИСТОК.

Владимир Георгиевич Руделев родился 8 июля 1932 года в городе Ельне под Смоленском. Окончил Рязанский педагогический институт и аспирантуру по русскому языку. Доктор филологических наук, профессор, член Союза российских писателей. Автор поэтических сборников «Лютневая музыка», «Нежатина Нива», «Зима в Тамбове», «Скоморошья гора», «Печальник», «Зимние радуги». Представляем вашему вниманию стихи из новой книги поэта – «Охлебинова роща», которая находится в печати.

 

Владимир Руделев

 

ОХЛЕБИНОВА РОЩА

На все столетья расслабляют кровь
пространства неудавшихся симметрии.
Я радуюсь за тех, кого Любовь
лелеяла с младенчества до смерти,
кто умножал сокровища отцов,
хотя пустить по ветру было проще,
кто внукам оставлял сады и рощи
и снежный мрамор праздничных дворцов.
Я думаю: пока еще едва ли
молитву не сочтут за криминал –
за тех, чьи золотые имена
в названьях магазинов и читален,
и в памяти погубленных мостов,
и в образах невоскрешенных храмов…
…Здесь жизни удивительный исток,
и раны заживляющая прана,
и родники, творящие мечты,
и солнечные сладкие мгновенья.
Души прозрачной злые захламленья –
лишь Блоковы «случайные черты».

 

РОЗА ИЕРИХОНА
Памяти Майи Румянцевой

Погиб беспечный Иерихон –
рассыпался от труб гнусавых;
над кладбищем Мечты и Славы –
лишь вечных звезд печальный хор.
Благоуханная страна –
камней и скал обвисших груда;
и скрылись в мертвой толще грунта
и звания, и ордена.
Уже и Памяти извод
вот-вот во тьме веков растает;
одна лишь Роза золотая
в скале пробилась и – цветет.
Как блеск загадочной Вселенной.
Как Времени безмолвный гонг.
Как обжигающий огонь
святой Поэзии нетленной.

 

ЕЛЬНЯ

В пять лет я понял, что такое смерть.
Но осознал ее – как гибель Мира.
Мне стали ласки матери не милы
и бабкина балующая снедь…
Я в доме был родительском – ничей,
мне стали тесны потолки и стены.
Я – утекал, прозрачный, как ручей,
чтобы с Десною слиться постепенно.
Она – ждала.
За садом.
Вдалеке,
где коммунисты сокрушали церковь.
Она со мной сама сливалась цепко.
И я открыл глаза в родной реке…
Со мною плыли воины в ладье,
и старцы шли по берегу в веригах.
И небо куполами жег Чернигов,
еще и не описанный нигде.
Любимые места узнать не труд.
И Времени округлого осколки…
Я видел, как летели по Днепру
суденышки огурного Аскольда.
Он плыл в Царырад.
Зачем?
Не все ль равно!
Запутанный меж той и этой эрой.
Теперь я знал,
что он спешил за Верой,
которую забыли мы давно.
И вместе с этим – страшен стал конец,
как жизни неосмысленной экзамен…
Я помню, как домой меня отец
принес, обильными залив слезами.

 

РАДОНИЦА

Насыпан в противень песок,
Как купола пылают свечи.
И каждый – памятью отмечен:
пусть был высок иль невысок.
Чтоб не был кто-то в стороне,
врагами список свой пополню.
И, если я кого не вспомню,
кто завтра вспомнит обо мне!
Кто теплой Верой воспалит
мой миг, подобный букве строчной,
и превратит наш мир песочный
в огнем пылающий болид!
Молюсь взволнованно о вас,
мои возлюбленные предки.
Дымок – прозрачный, сладкий, едкий…
И слезы падают из глаз.

 

ПОЛНОЛУНИЕ

Луна над домом, где живет мой враг, –
как знак его богатства и дородства.
А может, вовсе и не знак, а просто
конец мечтам и сновиденьям крах.
И стал опасен каждый вздох и шаг
в Пространстве,
где ни Гоголя, ни Свифта,
где души, как загаженные лифты,
над адским ужасом бездонных шахт.
И все ж великолепен жизни акт,
и, даже если полное затменье,
осмыслится мое стихотворенье,
как с Вечной Вечностью надежный пакт.