Данила Давыдов. Осколки 1970-х
Книжное обозрение. – 2003. – 1 декабря (№ 49). – с. 4.
Данила Давыдов
Осколки 1970-х
Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е.
СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2003. – 576 с. 2000 экз.
Вторая книга в рамках амбициозного проекта, курируемого Б.И. Ивановым, – трехтомника неподцензурной петербургской прозы позднесоветской эпохи, посвящен семидесятым годам минувшего века. Предисловие Михаила Берга написано в присущей этому автору манере расслабленного социологизирования и, увы, дает о представленных в антологии авторах меньшее представление, нежели хотелось бы.
Если шестидесятые, увиденные нами в зеркале петербургской прозы, оказались неожиданно экзистенциалистской эпохой, то семидесятые, этот период безвременья (сколь не затаскан этот оксюморон), в том же зеркале предстают превосходным материалом для шизоанализа. Есть ощущение, что в эти годы был утерян некоторый интуитивный «метод» письма, что и породило «художественные поиски».
Не хотелось бы, чтобы мои слова воспринимались как негативная реакция на рецензируемую книгу. Напротив: книга безоговорочно хороша. Просто, вероятно, именно в семидесятые концепт «петербургскости», этакой самостийности «города на Неве» окончательно обрел форму, затвердел, стал тяжелым и давящим.
Впрочем, это традиционное московское брюзжание на Петербург не мешает делать приятные открытия. Авангардное почвенничество Василия Аксенова (не того!), хиппово-битнический стёб Владимира Лапенкова, некропсиходелика Александра Петрякова, постсюрреализм Бориса Кудрякова и Ильи Беляева – все это не только впечатляет, но и должно быть учтено всяким, кто осмеливается говорить о новейшей истории русской прозы (кстати, общеизвестный Андрей Битов, также представленный в книге, выглядит не слишком убедительным на фоне менее известных «широкому читательскому кругу» авторов). Обнаруживаются и продолжатели экзистенциалистской линии: Белла Улановская в повести «Путешествие в Кашгар», Александр Морев в рассказах.
Редкий в русской литературе образец невымученной притчи находим у Тамары Корвин: ее повесть «Крысолов», построенная на основе бродячего сюжета, относится к неочевидной, но важной традиции повествований о Музыканте как протагонисте, покорителе мира – и одновременно его жертве (в новой русской прозе о том же писали Борис Фальков, Феликс Розинер, Владимир Орлов. Леонид Гиршович – каждый по-своему, разумеется). Борис Дышленко в повести «Пять углов» придает теме «маленького человека» абсурдистский оттенок, выдерживая при этом ровную, лишенную авангардистской истеричности интонацию. Наконец, повесть «Карлик и Илларион» Владимира Губина (одного из участников легендарной группы «Горожане»), невероятно изысканная ритмическая проза, вполне может быть сопоставлена с текстами Саши Соколова и, кажется, просто обязана быть включенной во все курсы русской литературы XX века.
Труд издателей классиков петербургской прозы позднесоветского периода должен быть завершен книгой, посвященной 1980-м годам, выхода которой остается с нетерпением ждать; когда она выйдет, можно будет дать общую оценку проекту, пока что кажущемуся образцовым.
Традиции неподцензурной словесности живы. Одно из доказательств этого – выпушенный издательством «Контекст» сборник «Поребрик» (что означает «бордюр» – очередной пример питерской «самостийности»), «КО» коротко писало о нем в № 47. В отличие от предыдущей книги, это – не антология, а, так сказать, «ординарная» публикация, поэтому наряду с качественными текстами в ней должны присутствовать и, так сказать, некачественные. Это и наблюдается: кунштюки Анатолия Бузулукского носят характер, этакого интеллигентского самодоноса, виляния хвостиком перед метафизической мощью власти и народа. Почему-то у Павла Крусанова схожий пафос кажется более эстетически осмысленным: в сборнике две главы из романа про Сергея Курехина, который не умер, а вполне себе живет под другим именем и хочет погубить Америку (впрочем, дождемся романа в полном объеме).
Наль Подольский («Успех игры» – кажется, текст, который много раз читал у разных других авторов) и Сергей Носов («Икра морских ежей», ироническо-психологический этюд из перестроечных времен) несколько разочаровывают. Напротив, хороши рассказы Дмитрия Григорьева (особенно полумистический текст «Имена» Николая Федорова («Скаут-мастер», весьма радикальная филиппика, но этом изощренная в сторону литпроцесса), Сергея Коровина («Главное убить», жесткий городской сказ с неожиданным финалом).
Двухтысячные годы, кажется, чем-то похожи на семидесятые, – вероятно, разностильем, разрозненностью процесса. Две столь непохожие петербургские книги этом неожиданно схожи.