Константин Кедров. Самиздат – свобода в несвободной стране

Новые известия. – 1998. – 17 марта (№ 49). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые известия»

САМИЗДАТ – СВОБОДА В НЕСВОБОДНОЙ СТРАНЕ

От анекдота до забора

Еще не отгремели страстные споры вокруг поэтической антологии Евгения Евтушенко «Строфы века», а издательство «Полифакт» преподнесло критике и читателям новый, не менее сенсационный подарок «Самиздат века».

«На демонстрации в Тбилиси старики несут плакат: «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!». После демонстрации их спрашивают:

– Почему вы благодарите Сталина, ведь во времена вашего детства его и на свете не было?

– Вот поэтому и благодарим «за счастливое детство».

Это один из анекдотов, напечатанный в разделе «Не сметь думать что попало». И тут же рядом по-прежнему актуальное изречение времен Андропова:

– Кто нам нужен сегодня?

– Адольф Виссарионович Пиночет.

Возможно, кого-то удивит изображение гигантского бетонного забора с не менее гигантской надписью из трех букв, но это тоже своеобразный уличный самиздат.

От Брежнева к Ельцину

Совершенно по-иному читаются сегодня бессмертные документы. Воззвание Солженицына «Жить не по лжи», письмо А.Д. Сахарова к Брежневу. Солженицын призывает оказывать сопротивление власти не участием в лживых акциях. Со свойственной ему педантичностью он перечисляет, что именно не надо делать. Не подписывать лживых писем, инспирированных КГБ, не голосовать на собраниях за подлые решения. Сахаров наоборот. Так же детально объясняет Брежневу, что надо делать, чтобы спасти гибнущую страну. Приведу то, что и сегодня хотелось бы переадресовать напрямую от Брежнева к Ельцину.

«Рассмотреть вопрос о возможности отмены смертной казни. Отменить особый строгий режим лишения свободы, как противоречащий гуманности. Принять меры по совершенствованию тюремной системы с использованием зарубежного опыта и рекомендаций ООН».

До сих пор ничего не сделано.

Или другое предложение Сахарова. «Резкое улучшение качества образования. Повышение оплаты и самостоятельности учителей школ и преподавателей вузов». Положение с оплатой на сегодняшний день хуже, чем во времена Брежнева. Зарплата стала еще ничтожнее, да к тому же ее не выплачивают в некоторых местах годами.

Мученик перестройки

Но еще ужаснее, что не устарели «Мои показания» Анатолия Марченко. Приходящие ныне свидетельства из застенков постсоветского ГУЛАГа ничем не отличаются от показаний мученика андроповско-горбачевской тюряги. «Голод, болезнь, а главное, бессилие, невозможность бороться со злом доводили меня до того, что я готов был кинуться на своих тюремщиков с единственной целью, чтобы погибнуть.

Меня одно останавливало, одно давало мне силы жить в этом кошмаре: надежда, что я выйду и расскажу всем о том, что сам видел и пережил».

Бедный Анатолий Марченко. Он не подозревал в те годы, что наступит в России время, когда все газеты будут писать открыто о зверствах в застенках, но ничего, ровным счетом ничего не изменится.

Его четырехмесячная голодовка закончилась смертью в декабре 1986 года. Следуя завету Солженицына жить не по лжи, Марченко наотрез отказался подписать издевательскую покаянную писульку, чтобы выйти на свободу. Единственное следствие перестройки – жене под давлением мировой общественности все же выдали останки, именно останки писателя, замученного в Чисто- польской тюрьме КГБ. Снимок их опубликован в антологии. Он так похож на множество подобных снимков в многотомном «Нюрнбергском процессе». Но там кое- кто из авторов получил за это вполне заслуженную виселицу Палачи Марченко не получили даже легкого выговора по службе.

Люби свободу, как чайка воду

Поэзия – один из самых интересных разделов антологии.

Эта книжка ночью поздней,
как сказал один пиит,
под подушкой дышит грозно,
как крамольный динамит.
И за то, что много света
в этой книжке между строк,
два молоденьких поэта
получают первый срок.
Первый срок всегда короткий,
и добавочный – длинней,
там, где рыбой кормят четко,
но без вилок и ножей.
(Александр Еременко)

Термин «самсебяиздат» придумал поэт Николай Глазков. Он еще в 40-х годах издавал свои стихи от руки или на машинке. Позднее слово ужалось в более современное – «самиздат». Сегодня многие уже и не помнят, что самиздатом в разные годы была почти вся нынешняя классика советского периода. «Мастер и Маргарита», «Театральный роман», «Бег», «Собачье сердце» Михаила Булгакова, «Доктор Живаго» Пастернака, «Котлован», «Ювенильное море» Платонова, весь Солженицын, кроме «Одного дня Ивана Денисовича», почти весь Даниил Хармс, весь Алексей Введенский, «Повесть о разуме» Зощенко, «Жизнь и судьба» Гроссмана, весь Велимир Хлебников, «Воронежский цикл» Мандельштама, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова, труды Флоренского, Бердяева, Циолковского, поэзия Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Владимира Высоцкого…

Если такова участь писателей всемирно известных, то что уж говорить об авторах, за всю свою жизнь не напечатавших ни единой строчки или, как поэт Леонид Губанов, опубликовавший лишь одно стихотворение в «Юности».

Сравнивая «Строфы века» с «Самиздатом века», приходишь к неожиданному итогу. Почти вся настоящая литература советского времени была самиздатом. Это поразительный и уникальный опыт. Самиздатские книжечки, изданные тиражом в 1 -2 или несколько экземпляров, ныне перекрыли былые многомиллионные советские тиражи.

Строго говоря, и «Строфы века» в основном-то состоят из опальных и полуопальных авторов. Кто сидел, кто расстрелян, кто эмигрировал, кто не печатался, кого печатали очень выборочно. Не случайно и многие поэты напечатаны как в «Строфах века», так и в «Самиздате». Однако у самиздата другой контекст. Составители включили в антологию преимущественно тех, кто прошел свое «посвящение», будучи много лет под запретом. А стало быть, и эстетика этих изданий совсем другая. Стихи на рулоне туалетной бумаги, стихи в коробке из-под овсянки, стихи на библиотечных карточках, рассыпаемые и собираемые в любом порядке. Стихи на заборе: «Люби свободу, как чайка воду». Вот оно, самое главное. Эта литература вся, от первой и до последней строки, дышит воздухом свободы. Это свобода в несвободной стране.

Кто стучится в мавзолей?

Никто не знает, кто он такой, советский, а ныне уже постсоветский человек. Ясно, что через парламентские пристрастия и голосования лицо нации не очень- то вырисовывается. Другое дело фольклор. Здесь человек вполне откровенен. Есть официальные стихи Сергея Михалкова, дающие обобщенный образ:

В Казани он татарин,
В Алма-Ате казах,
В Полтаве – украинец,
И осетин в горах.
Он девочка, он мальчик,
Он юный пионер.

А вот неофициальный, так сказать, автопортрет изнутри:

Хорошо, что Ю. Гагарин
Не еврей и не татарин,
Не калмык и не узбек,
А наш советский человек.

Надо сказать, что советский человек в отличие от политиков манией величия не страдает. Про великую державу песен не сочиняет и вообще не склонен к сочинительству и очернительству Но когда его припрет, тут уж ни до чего. Тут – пальцы просятся к перу – перо к бумаге, как говаривал А.С. Пушкин. Проше говоря, удачные стихи, как правило, рождаются в экстремальной ситуации, когда уже дальше ехать некуда.

Вместо станции Разлив
Он поехал в Тель-Авив.
Вот какой рассеянный
Муж Сарры Моисеевны.

Если в жизни среднестатистический россиянин все время ожесточен и озлоблен, то в фольклоре он куда добродушнее. На события августа 1991-го он откликнулся мудрой и незлопамятной эпитафией.

Нет повести печальнее
на свете,
Чем повесть о Центральном
Комитете.

Рукописи горят в Интернете

Русская литература началась с самиздата. Самиздатом были первые летописные своды и все произведения древнерусской литературы. Самиздат «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, самиздат «Демон» Лермонтова, запрещенный при жизни гения.

XX век оказался сплошь самиздатовским. Каким будет XXI столетие?

Понятие «самиздат» сегодня изменилось. В принципе почти все, что сегодня издается, выходит или на средства авторов, или на деньги спонсоров. В этом смысле почти вся печатная продукция стала самсебяиздатом, но не в глазковском благородном смысле этого слова – в рыночном варианте выживания книги.

Обратитесь сегодня к любому известному писателю, и он тотчас извлечет рукопись, на издание которой не отважится ни один из уцелевших журналов, не говоря уже об издательствах. Эстетическая цензура благополучно пережила идеологическую, и по-прежнему существует невидимая граница между эстетическим официозом и свободным самиздатом.

Зато для графоманов открылись неиссякаемые возможности в Интернете. Больших денег здесь не надо, поэтому в паутинке бьются и жужжат жирные графоманские мухи. Разумеется, есть в Интернете и стоящие вещи, но в основном – мухи. Однако кто знает. Пройдет еще 70 лет, и кто-нибудь издаст новую стопудовую антологию электронного самиздата. В конечном итоге, что хорошо и что плохо, определяют не критики и издатели, а писатели и читатели.

Новый самиздатовский электронный бум уже на пороге.
Итоги века

Литературные итоги XX века потрясают воображение. Россия, несмотря на две мировые войны и три революции, находилась, находится и будет находиться на высочайшей духовной высоте. Несмотря на самый продолжительный и самый жестокий тоталитарный режим, она оставляет миру свободное слово абсолютно свободных людей. Литература самиздата – еще одно доказательство, что человека нельзя превратить в раба. Вначале было Слово, и это Слово было и остается свободным.

Николай Некрасов увидел русскую музу XIX века в виде крестьянки, избиваемой кнутом на площади. Легендарный питерский поэт Олег Григорьев оставил нам другой образ русской музы века XX.

Убитую у сквера
Припомнить не берусь я;
По наколкам – Вера,
А по шрамам – Дуся.

Много раз расстрелянная, в лагерных наколках и шрамах, русская муза XX века оставила нам живое и свободное слово.