Константин Кедров. Россия – золотая и железная клетки для поэтесс
Новые известия. – 1998. – 9 апреля (№ 66). – с. 7.
Константин Кедров, «Новые известия»
РОССИЯ – ЗОЛОТАЯ И ЖЕЛЕЗНАЯ КЛЕТКИ ДЛЯ ПОЭТЕСС
Издательство «Искусство» выпустило антологию «Московская муза (1799-1997)». За точку отсчета взяли год рождения Пушкина, и по какой-то мистической случайности и в году выпуска (1997), и в году рождения Пушкина (1799) две девятки, одна семерка, одна единица, а в сумме каждая дата по правилам нумерологии составляет 8 – знак бесконечности.
Женский Ноев ковчег
Составитель книги поэтесса Галина Климова с гордостью отмечает, что под одной обложкой «уживаются 130 московских поэтесс, «поэток» и поэтов». Дело в том, что многие «поэтессы» терпеть не могут это, по их мнению, манерное слово и называют себя поэтами. Критик Светлана Соложенкина назвала эту книгу поэтическим женским Ноевым ковчегом. Определение на редкость удачное. С чем, как не со всемирным потопом, можно сравнить XX век, едва не утопивший всю русскую мировую культуру в океане крови. Вот, например, Анна Баркова (1901–1976). Первый арест в 1934-м. А потом 20 лет ссылок и лагерей. Но теперь, когда о том ужасе все или почти все известно, все же самыми ценными остаются свидетельства о несломленном духе. Не люди, а души, выжившие в том советском аду за колючей проволокой. За 10 лет до реабилитации Анна Баркова написала такие слова:
В каком-то нищенском краю
Цинги, болот, оград колючих
Люблю и о любви пою
Одну из песен самых лучших.
(1955).
Сестра Марины Цветаевой, легендарная Анастасия (1894–1993). До ста лет ей не хватило одного года. Стихи начала писать в 40 лет по-английски, потом «незаметно и радостно» перешла на русский. До 1943 года писать приходилось в тюрьмах и лагерях.
Стою, терзаема своей судьбою,
Встречая лбом девятый вал тоски, –
А там гармоника, как с перепою…
Марина! Свидимся ли мы с тобою,
Иль будем врозь – до гробовой доски?
Можно подумать, что все это в прошлом, далеком прошлом. Да ведь нет же. Книга заканчивается стихами Алины Витухновской, которая вот уже полтора года с перерывом – в СИЗО. А причина очень простая – в ее поэзии извечная традиция московских бунтарок от Мирры Лохвицкой до наших дней.
Бунтарки
Мирра Лохвицкая (1869-1905) – ученица А. Майкова и К. Бальмонта, сестра писательницы Н.Тэффи. Умерла в 36 лет от туберкулеза, оставив пятерых детей. Все свои пять сборников она обозначила одним шокирующе бесцветным названием «Стихотворения». Ее считали по тем временам безнравственной, аморальной, сексуальной и даже порнографической. Она же с удивлением спрашивала:
Я не знаю, зачем упрекают меня,
Что в созданьях моих
слишком много огня.
Что же оказалось современникам столь шокирующим и страшным? Да совершенно невинные по теперешним временам признания:
И, голову с мольбой на грудь твою склонив,
Изнемогаю я от счастия и муки…
И силы падают… и холодеют руки…
И страсти бешеной я чувствую прилив!..
(1890)
Может быть, особое озлобление вызывала ее отнюдь не некрасовская трагическая муза. Одна из немногих, она не ослепляла себя видениями из снов Веры Палны, а ясно прозревала грядущий ужас.
Я – откровений тайных жрица.
И мир – пустыня для меня,
Где стонут жертва и убийца,
Где страждущих белеют лица
В геенне крови и огня.
Но ей повезло. Бог внял ее молитве «Я хочу умереть молодой» и оборвал ее жизнь не в 1917-м, а в 1905-м. Самая энергичная и яркая поэтесса конца XIX столетия уходила из жизни как поэт XX века.
Бунтуя, очень рано ушла из жизни Нина Искренко (1951–1995). В книге сравнительно спокойные стихи. Нет, в частности, ее замечательного «Проекта конституции»:
«Граждане СССР имеют право на ТРУП.
Всякий общественно-полезный труп пользуется в нашей стране почетом и уважением будь то труп официанта или труп дипломата женский труп или член трупа труп члена ПОЛИТБЮРО».
(1988)
А ее знаменитая ныне, уже хрестоматийно-фольклорная «Секс-пятиминутка»:
Он вышел из воды
сухим как Щорс
И взял ее еще раз.
Мне не раз приходилось в 80-х годах выступать с Ниной во многих аудиториях. Она была, несомненно, самой популярной из поэтесс московского андеграунда. Теперь растет ее посмертная популярность.
Вошла в антологию и смирившаяся бунтарка Татьяна Щербина. В середине 80-х она шокировала зал стихами весьма далекими от нормативной лексики, сравнивала себя с коровьей лепешкой ко всеобщему восторгу присутствующих. Последние годы она жила во Франции – в Париже, переводила французских поэтов и, может быть, после личного общения с Иосифом Бродским резко изменила манеру письма. «Мой Бог, ты как не мой, ты из хазар». И, словно вторя Щербине, поэтесса нового поколения Инна Кабыш, награжденная Пушкинской премией в 1996 году, блистательно пародирует гимн Москвы: «Дорогая моя столица, золотая моя орда».
Другая стипендиатка той же премии Алина Витухновская силой своего поэтического бунта сумела-таки раздразнить даже новую, поначалу либеральную власть. По вполне понятным причинам внимание прессы сосредоточено прежде всего на ее судьбе. На самом деле ее стихи намного трагичней ее судьбы. Это прямая линия от Мирры Лохвицкой к Марине Цветаевой, от Марины к Алине.
Ржавым будущим по мне прошла коса.
Полумесяц вынул острый нож.
Все сказали мне: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ, ЛИСА».
Все убьют меня. И ты меня убьешь.
Кстати, Алина недавно возвращена в тюрьму из Института Сербского, где весной 1970-го Наталья Горбаневская, узница совести советских времен, написала такие строки:
Какая тоска по решеткам шныряет,
как будто на темные тесные скалы скорлупку швыряет.
Что за странная порча, какой наследственный СПИД вселился в российские силовые структуры, что из поколения в поколение передается традиция советских времен гноить поэтесс в психушках и тюрьмах.
Музы
А как замечательно складывались судьбы поэтесс в первой половине прошлого века! Зинаида Волконская (1789–1862), муза многих поэтов. Пушкин, Мицкевич, автор русской версии «Вечернего звона» слепой поэт И.Козлов, юный кумир Москвы Д. Веневитинов. Поэтический салон в Москве, поэтический салон в Риме. Стихи на русском, итальянском и французском. Похоронена в Риме.
Евдокия Ростопчина (1811–1858). Ее музыкально-литературный салон посещали Пушкин, Вяземский, Полина Виардо, Лермонтов. Кстати, именно она начертала стихотворный поэтический манифест «Как должны писать женщины».
Чтоб имя призрака ее невольных грез,
Чтоб повесть милую любви и сладких слез
Она, стыдливая, таила и скрывала.
(1840).
Не знаю, как женщины, а мужчины с удовольствием подпишутся под этим манифестом, хотя он вызовет явное неудовольствие у феминисток.
Каролина Павлова (1807–1893) хозяйка знаменитого салона на Рождественском бульваре. Ее бурный роман с Мицкевичем до сих пор предмет для тех, кого Юнна Мориц называет «раздувалы жарких сплетен». Писала стихи и прозу на немецком, французском и русском языках. Вокруг ее имени роится какая-то непонятная возня спецслужб многих стран. Горячие головы называли ее то агенткой, то шпионкой, а была она поэтессой. Еще одна счастливая муза Москвы.
Жалко, что в сборнике нет великой московской музы XX века Лили Брик, пригревшей, а вернее, опалившей огнем своего салона Маяковского, Пастернака, Вознесенского, Айги.
Сегодня только салон Елены Пахомовой «Классики XXI века» может похвастаться таким обилием ярчайших поэтических имен Москвы.
Кстати, сравнивая поэтесс XIX века с поэтессами века XX, убеждаешься в том, что только в XX веке женщины Москвы обрели полный поэтический голос. Ахматова, Цветаева, Мориц, Ахмадулина – есть чем гордиться. Не было более тяжелого и более страшного века для России, и тем не менее это время небывалого расцвета поэзии.
Завещание Шевелевой
Выбирать из 130 имен все равно, что перебирать золотые слитки или россыпи драгоценных камней. Что лучше: бриллиант, изумруд, хризолит, топаз… Глупый вопрос. Каждый камень по-своему драгоценен.
Честно скажу, никогда не был поклонником поэзии Екатерины Шевелевой. Она умерла совсем недавно, 8 марта, и невозможно не привести здесь ее последний стих, напечатанный в антологии. Перед лицом смерти не лгут. Это тот случай, когда искренность заменяет поэзию. Ведь поэзия, как говорил Борис Пастернак, это всего лишь кусок дымящейся совести кубической формы.
Эпитафия
Будь проклята былая коммунистка!
Будь прокляты партийные вожди,
Что были мной доверчиво воспеты,
Спешившие захватывать бразды
Правления над судьбами планеты!
Будь проклята слепая беготня
По пресловутым коридорам власти,
Бессовестно лишившая меня
Простого человеческого счастья!
Будь проклято самодовольство лжи
С ее рекламой показных артеков;
Будь проклят унизительный режим,
Нас разделявший на иуд и зэков.
«Что это у вас все поэтессы либо умирают до срока, либо томятся в тюрьмах», – спросил бы меня в советские годы иной партначальник. И я бы ему ответил. Это не у нас, а у вас. Сегодня советской власти нет, но по-прежнему поэтический голос мы слышим из-за решетки.
XIX век был для поэтесс Москвы клеткой золотой. XX стал клеткой железной.