Константин Кедров. На фоне Пушкина снимается Россия

Новые известия. – 1998. – 18 июня (№ 110). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые Известия»

НА ФОНЕ ПУШКИНА СНИМАЕТСЯ РОССИЯ

Ариадна Тыркова-Вильямс, жена иностранного редактора «Таймс», написала в Лондоне и в 1929 году издала в Париже книгу «Жизнь Пушкина» в двух томах. И вот сейчас эта книга наконец-то вышла в России.

Подруга Крупской – оппонент Ленина

Как у многих русских, живших в XX веке, у Ариадны Тырковой судьба трагически-счастливая. Трагическая потому, что оказалась в вынужденной эмиграции. Счастливая потому, что в отличие от многих единомышленников осталась жива и обрела вечный покой на руках у любящего сына в 1962 году.

Она училась в одном классе с Надеждой Крупской. Ей и своей марксистской юности обязана знакомством с Лениным. В 1904 году состоялась «трогательная» встреча.

Провожая по просьбе Крупской Ариадну Владимировну до трамвая, будущий вождь не преминул отпустить комплимент: «Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать».

«Могло ли мне прийти в голову, – вспоминает она, – что этот доктринер, последователь не им выдуманной безобразной теории, одержимый бесом властолюбия, уже носил в своей холодной душе страшные замыслы повального истребления инакомыслящих».

Вдоволь насладившись последствиями социалистической революции, Тыркова поняла главную роковую ошибку Маркса и его последователей. «Они забыли, что человек – самое неизученное явление на земле, что психология отдельных людей, а тем более масс, пока еще не объяснена».

Разочаровавшись в марксизме, Ариадна Тыркова очаровалась Пушкиным и… св.Серафимом Саровским. Довольно типичный путь для русской интеллигентки XX века. Она искренне сожалеет, что св.Серафим Саровский и Пушкин, будучи современниками, нигде не пересеклись. Вековечная мечта нашей интеллигенции обрести абсолютную истину, если не от Маркса, то от святого старца (но и в том, и в другом случае обязательно на коленях)…

Между тем интуиция подсказывала Ариадне Тырковой другую точку опоры, в равной мере удаленную от всех крайностей. Эту опору она обрела в Пушкине. Так родилась ее двухтомная книга, которая помогает вспомнить Пушкина не юбилейного, а живого.

Памятник нам

Он оставил два памятника в стихах. Один – себе, другой – нам. На памятнике себе начертано:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу…

На другом, невидимом, памятнике нам начертаны другие слова:
Паситесь, мирные народы,
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы…

Что мы скажем о Пушкине – это не так интересно. Намного важнее, что он говорит о нас.

Юбилейный Пушкин

Пушкинисты – загадочные люди. Среди них есть писатели и поэты с мировой славой. Например, Владимир Набоков или Марина Цветаева, написавшая гениальную книгу «Мой Пушкин». Всем памятен шокирующий труд Вересаева «Пушкин в жизни». На все лады обсуждается донжуанский список Пушкина, напечатанный Валерием Брюсовым.

Резко отрицательное отношение к Пушкину в трудах Писарева тоже не зачеркнешь с размаху. Да и желание сбросить гения «с парохода современности» было высказано не какими-нибудь заурядными писаками, а Маяковским и Хлебниковым. «Наша память с детства хранит веселое имя Пушкин», – сказал Блок в своей предсмертной пушкинской речи. Трудно сказать, что веселого нашел основоположник символизма в «Борисе Годунове» и «Медном всаднике».

Диалог о Пушкине начался при его жизни и продолжается вот уже второе столетие. Он давно превратился в так называемый «русский спор». Когда ночь напролет выясняется, в чем смысл жизни и есть ли Бог.

Дни рождения и смерти поэта стали государственными праздниками еще при Александре Освободителе, они остались таковыми и при Сталине, и при Ельцине. Почему-то в эти светлые и темные даты наблюдается самое плотное сгущение фольклорных ансамблей в кокошниках, понёвах и сарафанах. Они поют и пляшут на уровне клубной самодеятельности какие- то обрядовые танцы. И это все, чем может отозваться Россия на стихи своего самого популярного поэта. Не думаю, что Пушкин был бы обрадован таким эхом. Уж лучше ругательные статьи Писарева и эпатажные манифесты футуристов.

А между тем неумолимо надвигается двухсотлетие со дня рождения гениального опального республиканца и царедворца, чье имя давно стало для россиян синонимом поэзии. Можно заранее сказать, что в славословиях недостатка не будет. Заранее можно перечислить, на кого чаше всего будут ссылаться в подтверждение гениальности поэта. Раньше цитировали Ленина и Сталина. Теперь все, конечно же, будут ссылаться на Достоевского. «Смирись, гордый человек! Смирись и потрудись на родной ниве». Эти слова из опять же пушкинской, опять же предсмертной, речи Достоевского, будут перепеваться на все лады.

Рыцарь бедный

Вряд ли кто-нибудь осмелится при этом сослаться на тех, чей авторитет при жизни был действительно непререкаем для самого Пушкина. А слушался он только женщин. И подчинялся только им. Никакой царь, несмотря на все запреты, не мог бы предотвратить побег Пушкина на корабле из Одессы. Покровительствовала сама жена губернатора Воронцова. Но влюбился поэт в Раевскую и остался в России.

Уж на что ненавидел поэт всех царей. С удовольствием переводил обезглавленного Шенье: «Твою погибель, смерть детей, с жестокой радостию вижу». Декабристов повесили именно за это. За прямой призыв к убийству царя и его семьи. Главного вдохновителя царь вынужден был пощадить опять же под нажимом императрицы, в которую Пушкин просто не мог, не имел права не влюбиться как первый поэт России. «Не спросясь-де, волочился он за матушкой Христа». Эти строки из «Бедного рыцаря» – иносказание ухаживания за императрицей рыцаря-поэта. И, конечно же, «Пречистая сердечно помолилась за него». Но и Пушкин смягчился сердцем. Попытался полюбить царя и монархию. Написал парочку ура-патриотических стихов: «Стансы», «Бородинская годовщина». Но всерьез стать монархистом не получилось. Царей не жаловал. С необоснованной обидой воспринял чин камер-юнкера. А кем же хотел быть? Неужто тайным советником, тогдашним членом царского политбюро?

Куда бежать из России

Патриоты, конечно, начнут ссылаться на письмо Пушкина к Чаадаеву, делая вид, что не знают, насколько это письмо, мягко говоря, неискренне. Ведь писал его поэт, прекрасно зная, что каждая его строка тотчас ложится на письменный стол императора. Вот и пишет поэт, что, дескать, не согласен с диссидентом Чаадаевым, будто в отличие от народов Европы мы движемся во тьме, не помня прошлого, не видя будущего, не чувствуя настоящего. Ничего подобного, отвечает Пушкин. Есть и у нас славные страницы. И называет…Ивана Грозного. Действительно, есть чем похвастаться перед просвещенной Европой. Скорей всего, в этой ссылке на венценосного Чикатило слышится дьявольская ирония, коей Пушкин отнюдь не чужд.

«Угораздило меня с моим умом и талантом родиться в России». Это высказывание поэта ура-патриоты стыдливо пытаются забыть. А четыре попытки побега из России – через Черное море, через Псков, через Кавказ и даже через Китай – никак не назовешь случайными эпизодами.

Меткость гения

Самый гениальный ниспровергатель поэзии Пушкина, а заодно и Шекспира, осмелился однажды назвать вещи своими именами. Лев Николаевич не стал идеализировать дуэль с Дантесом, а прямо назвал ее «попыткой одного человека убить другого человека». Критические высказывания о стихах можно пропустить. Толстой к тому времени вообще разлюбил поэзию. А вот взгляд гениального графа на дуэль весьма интересен. То, что ничтожная дуэль недостойна великого поэта, знали все современники и ближайшие друзья Пушкина. Мало ли, кто кому какую анонимку напишет. Да и убивать следовало автора подлого письма, а отнюдь не Дантеса, который не мог отвечать ни за свою влюбленность в Натали, ни за ее ответное и очень горячее чувство. Была ли измена, об этом знает лишь дама, устроившая у себя на квартире свидание для двух томящихся душ (вряд ли тел).

Пушкин, много раз отвергший 10-ю заповедь и в стихах, и в жизни, конечно же, не имел морального права на убийство. Может, потому и убит. Подсознание, а правильнее сказать, душа, могли сыграть злую шутку. В стрельбе Пушкин тренировался, железную трость носил, чтобы рука при выстреле не дрожала. А ведь дрогнула. Или, наоборот, слишком точно выстрелил. В пуговицу попасть непросто. Может быть, и в этом сказался гений Пушкина, что не убил Дантеса. Этими психологическими тонкостями пренебрег Лев Толстой. Тогда ничего не знали о подсознании. Зато о душе знали все.

Окно в Европу

Можно сколько угодно ругать сегодня Белинского, но он первый точнее всех определил гениальность Пушкина. Пушкин – звонкое эхо великих реформ Петра.

Все, что не удалось Петру Великому, удалось Пушкину. Потому что Пушкин не с топором, а с пером прорубался на Запад. Недавно Валерия Новодворская сказала сверхудачную фразу: «У России есть два пути: один на Запад, другой в могилу». Пушкин это знал. Знал и Петр I. Время «после Пушкина» в России никогда не наступит, потому что с ним цивилизация и свобода. Без него – гибель. Так что прав Булат Окуджава. Россия существует только «на фоне Пушкина».

В Москве есть два памятника, о которых будут спорить всегда. Мне нравится флибустьер Церетели, плывущий навстречу меланхолическому Пушкину на фоне России. Уберите Пушкина – останется только кинотеатр.