Данила Давыдов. Кости Хлебникова
Книжное обозрение. – 2002. – 14 января (№ 1-2). – с. 7.
Данила Давыдов
КОСТИ ХЛЕБНИКОВА
Машинская И. Стихотворения.
М.: Издательство Е. Пахомовой, 2001. – 116 с.
Фальков Б., Дурново В. Максималисты II.
М.: ЛИА Р. Элинина, 2001. – 160 с.
Розенблюм М. Венок сонетов.; Санчук В. Акростих зачем.
М.: ЛИА Р. Элинина, 2001. – 32 с.
Книгоиздательская деятельность литературного агентства Руслана Элинина, продолженная Еленой Пахомовой, практически полностью связана с современной отечественной литературой. В разное время под марками этих издателей появлялись сборники Генриха Сапгира, Бориса Ванталова, Константина Кедрова, Владимира Аристова, Егора Радова, Дмитрия Воденникова, множества других известных – и не слишком – авторов. Три новые элининско-пахомовские поэтические книги – при всем их различии – объединяются одним, довольно расплывчатым, но безусловно уловимым качеством, который можно было бы назвать «эстетической равновесностью». Все рецензируемые здесь поэты не рвутся в авангардистские бои, но и не затаились в окопах традиционализма.
Ирина Машинская, живущая в Нью-Джерси, бок о бок с неистовым экспериментатором Александром Очеретянским, и на фоне его работ в жанре смешанной техники не кажется архаичной. В ее «Стихотворениях» обнаруживается, например, «Сага» – совершенно концептуалистский текст, полностью состоящий из поименного перечисления жителей некоего дома. Или стихи из цикла «Шесть отрывков», яркий образец минимализма, емкой недоговоренности: «Посмотри на ветку: / вот она скользнула. //А за ней другая, // смотри не моргая». И все это рядом с классичной, интонационно выверенной лирикой.
Книжка-перевертыш Мадлен Розенблюм и Виктора Санчука составлена из двух венков сонетов (казалось бы, самой несовременной из твердых поэтических форм). Однако оба поэта деформируют, ломают строгую структуру как венка, так и образующих его сонетов. Особенно интересен Санчук (между прочим, соединивший последний сонет-магистрал еще и с акростихом, повторяющем название всего венка!) – его стих дик, всклокочен – и по-настоящему изощрен: «Так облаков любовники над адом / и раем – рядом, – то целуя взглядом / глаза морей, фиордиков ресницы, / то солнцу местному подставив лица, – / кружат – сами собой – здесь и везде».
Самой яркой, однако, мне представляется совместная книга Бориса Фалькова и Владимира Дурново (вторая книга «максималистов», первая выходила в 1997 году). Высокий авангард не воспринят ими сквозь призму обэриутского иронизма, что было бы слишком обыкновенно, но, судя по всему, непосредственно восходит к хлебниковской эпике. Особенно это касается Фалькова, который сам признается: «А ведь кости Хлебникова куда, казалось бы, звучнее прочих. Тогда, в 66-м, я впервые осознанно прогремел его костями, как своими собственными. И сегодня снова делаю то же». Для Фалькова, как мало для кого в современной поэзии, важно хлебниковское учение о числах, его числовая магия: «Три слепня, тройка-я, три гласных: / о, и я – твое троичное число…»
Дурново – при всей близости Фалькову – больше работает с просторечной лексикой, прозаизмами – но при этом так растворяет их в стиховой ткани, что тексты становятся подобны шаманским заклинаниям, загадочным скороговоркам: «Полная ночных муз Ока / купает мазурика. / Слышны буль-були русалок узника, / его приманила на зорьке мазурка, /в руках забилась удача рыбалки: / красных хвостов музыка».
Издатель, публикующий такого рода сборники, демонстрирует большую актуальность эстетической равновесности, неброскости, умеренности, нежели героического постмодерна или посконного классицизма – и подобную позицию при всей ее спорности нельзя не уважать.