Константин Кедров. Энциклопедия литературных штампов

Новые известия. – 1998. – 30 сентября (№ 184). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые Известия»

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ ШТАМПОВ

Знаете ли вы, кто такой Мефистофель? Оказывается, «в смысловом отношении этот образ многозначен». Кто бы мог подумать! А не в смысловом? Кроме того, Мефистофель «воплощает зло как исток противоречия».

Я-то думал, что весь этот литературоведческий воляпюк – дань далекому прошлому. Не тут-то было.

Вспомнился школьный и университетский кошмар, когда все литературные персонажи с утра до ночи что-либо «символизировали». Спалил Фауст жилище двух стариков, чтобы построить очередной канал. Что же тут непонятного? Сталин утопил целый город с церквами и колокольнями. Однако, по мнению автора «Энциклопедии литературных героев», варварский поступок Фауста символизирует «двойственное отношение Гете к цивилизации и прогрессу». Да не двойственное, а как раз очень цельное. Нельзя крушить жилища стариков и переселять их куда вздумается по замыслу создателей светлого будущего.

Бедный Фауст. Мало ему неприятностей с Маргаритой, еще и в энциклопедию угодил. Не ведали влюбленные Фауст и Маргарита, что вместе они «образуют своеобразное диалектическое двуединство». Ну прямо «Камасутра» какая-то или храм любви в Кхаджурахо. А какая бездна воображения заложена во фразе: «заключив договор с Фаустом, Мефистофель начинает искушать его».

Сколько полезной информации упрятано в таком наблюдении: «вторая часть «Фауста» заметно отличается от первой». Какое редкое явление. Ведь обычно вторая часть от первой неотличима. И, вообще, если не отличается, то зачем ее, вторую, писать?

Никогда еще роман между Фаустом и Маргаритой не был наполнен столь интимными подробностями. «Мир Маргариты слишком узок для Фауста, и в его душе возникает трагическое раздвоение». А если бы «мир Маргариты» оказался слишком широк, тогда просто страшно подумать, что возникло бы в душе Фауста.

Смерть Фауста простенькой, конечно, не назовешь, но после прочтения энциклопедии все стало еще сложнее. «Умирая, Фауст продолжает мечтать о том, чтобы увидеть свободный край, свободный народ». Мечтать, чтобы увидеть, увидеть, чтобы мечтать, и все это «умирая». Вот прекрасная смерть, как говаривал Наполеон.

Одним словом, «образ Фауста является одним из величайших и наиболее глубоких по смыслу образов-символов». Образ по смыслу образов. Величайший, глубочайший. Дальше так и хочется продолжить, крепчайший. «Если бы вы знали, как трудно писать», – говорил один молодой автор Чехову. «Трудно? Не пишите», – умолял классик.

Еще удивительней статья о Гулливере. Здесь нет ни лилипутов, ни великанов, ни мудрых лошадок, продевающих нить в игольное ушко. Нет и великолепных игривых сцен, вроде тушения пожара из естественного брандспойта.
Вместо этого «Гулливер претерпевает эволюцию». Господи, кто только ее, родимую, не претерпевал. Эволюция – это верная жена всех литературных героев. «Претерпевать» ее довольно скучно, но ничего не поделаешь. Утешает лишь то, что не все так мрачно у бедного Гулливера. «Постепенно его позиция становится более активной, он вынужден приспосабливаться к новым условиям, нередко изменяя своим привычкам». Видимо, имеется в виду переход от галантного созерцания лилипутских дам к альпинистскому восхождению на сосок великанши. Впрочем, не буду возводить напраслину. В энциклопедии нет ни мужчин, ни женщин. Есть только эпохи, этапы, просвещение и прочие премудрости, о которых обаятельный Гулливер задумывался крайне редко. Некогда ему было. Его жизнь полна приключений, а не занудной скуки, от коей он уплыл в далекие путешествия.

Робинзону повезло больше. Его пребывание на острове изложено вполне достоверно, нормальным человеческим языком, но в конце статьи автор вовремя спохватился и добавил научности. «Образ Робинзона стоит в ряду важнейших образов-символов». Образ в ряду образов. Да ведь дословно то же сказано в энциклопедии о Фаусте. Видимо, это какой-то тайный пароль литературоведов, по которому они мгновенно узнают друг друга.

Миллионы людей на протяжении двух столетий зачитываются романами Вальтера Скотта. Но они не подозревают, что «в ряду безусловно положительных героев Айвенго – фигура самая идеальная, но и самая бледная». С этим утверждением вряд ли согласятся все умеющие читать. К счастью, большинство литературные энциклопедии не читает, предпочитая увлекательного «Айвенго» скучному, надуманному, наукообразному чтиву.

Я уже смирился с мыслью, что научное – значит скучное, как вдруг наткнулся на отличную статью Д.С. Виноградовой о Сирано де Бержераке: «Поэт дарит дорогим ему людям целые страницы своей невероятной, фантастической жизни, нисколько не становясь при этом беднее».

Великолепна статья А.М. Зверева о Казанове. «Сын венецианских комедиантов, после озорной любовной проделки исключенный из семинарии и более никогда не думавший о призвании пастыря, Казанова снискал себе шумную славу и как бретер, и как игрок и чернокнижник, умело пользовавшийся суевериями, которые вызывали у него только улыбку, и особенно как действующее лицо эротической Илиады».

Энциклопедия посвящена ХУШ-Х1Х векам. Меньше других в России известен XVIII век. Когда-то модные Вольтер, Руссо и Дидро вкупе с Монтескьё сегодня основательно подзабыты. По какой-то странной иронии судьбы Россия просто не поняла или не приняла смелых идей Руссо о врожденных правах, дарованных человеку Богом. Само понятие «права человека» пришло к нам не от французских просветителей, а из диссидентской «Хроники текущих событий». Казалось бы, пришло время заполнить печальный пробел при создании новой энциклопедии. Ничего подобного не случилось. Прочитав кипу статей о Руссо и Вольтере, читатель так и не узнает, чего хотели великие просветители. Ни прав, ни свобод, ни блистательного остроумия, ни самого главного – тонкости чувств и блистательности стиля, нет в унылом, как частокол, подборе энциклопедических статей. Энциклопедистам в России не повезло именно с энциклопедией.

А что можно узнать о Ницше из таких громоздких построений: «четыре части книги знаменуют определенные этапы в мировоззрении». Опять этапы, опять мировоззрение. То, чего Ницше боялся, как огня, – профессорское наукословие. Кроме восклицания Ницше «Бог умер!», в энциклопедию не прорвалось ни одного живого слова из книги, воспламенившей столетие.

Иногда кажется, что существует неумолимая закономерность: чем увлекательней автор, тем скучнее статья о нем. Д’Артаньян, Миледи, Ришелье отличаются друг от друга только именами. «Образ составляет резкий контраст по отношению к главным героям», – это о Миледи. Рассказ, вернее, пересказ подвигов Д’Артаньяна похож на скучный отчет из оперативного дела. Оказывается, славный соискатель мушкетерского звания «не обделен возвышенными помыслами и безукоризненной порядочностью». Вместо героев по страницам энциклопедии бродят бледные словесные тени.

Видимо, самое главное, что пронизывает великий роман Дюма, – благородство, стало настолько не знакомым для нас понятием, что мы уже и написать об этом не можем.

Когда-то Гоголь объяснил, что все его герои — это свойства души человека и ничего другого.

Никто не знает, что такое литературный образ. Возможно, когда-нибудь человеческий род исчезнет, оставив во Вселенной потомство литературных образов. Ясно, что живут они намного дольше отдельного человека. Одни сто, другие двести лет, а некоторые вечно.