Геннадий Минаев. Пелевин и пустота

Город на Цне. — 2000. — 12 декабря (№ 51).

ПЕЛЕВИН И ПУСТОТА

Быть в нашу эпоху и в нашей стране писателем популярным и одновременно интеллектуальным – почти чудо. Однако московскому романисту Виктору Пелевину это чудо, кажется, удалось совершить. Интеллигентная публика если и не читала его произведений, то уж наслышана о них точно. И как же ей не быть наслышанной, если рекламный ролик, посвященный роману Пелевина «Чапаев и Пустота», крутили одно время по телевидению. Помните: на фоне кавалерийской атаки голос за кадром воспроизводит слова Чингисхана: «Где я в этом потоке?»

Я бы назвал этот роман учебником русского постмодернизма. Вернее, не учебником, а наглядным пособием. Можно положить рядом ученый труд, излагающий основы постмодернистской философии и «Чапаева и Пустоту», чтобы иллюстрировать теоретические положения примером из романа: пастиш, коллаж, центон. Сюжет в романе прослеживается с трудом: герой то оказывается в Сибири времен Гражданской войны, то в условных «Present Days», которые не у одного Пелевина ассоциируются с психушкой. «Чапаев в бурке, а Петька – в дурке», – хохмит один из персонажей романа. По ходу действия возникают параллельные сюжетные линии: на специальном сеансе пациенты «желтого дома» делятся своим бредом друг с другом и с главврачом. В результате появляются новеллы о мистическом браке «просто Марии» и Шварценеггера, о московском бедолаге, попавшем в лапы японской корпорации «Тайро», оказавшейся на поверку шайкой злых духов, о компании «новых русских братков», объевшихся галлюциногенных грибов и очутившихся в причудливом астрале. Похождения главного героя романа – Петра Пустоты – в виде декадентского поэта по просторам революционной России и обучение у буддистского гуру по имени Василий Иванович Чапаев и его помощницы Анны тоже оказываются бредом нашего современника с тем же именем, но совершенно другой биографией. Впрочем, по поводу этого произведения однозначно говорить нельзя: а может быть, декадентскому поэту Петру Пустоте снится кошмар, в котором он – пациент психбольницы в конце XX века?

Мне кажется, книга задумана и написана с расчетом именно на круг интересов российской интеллигенции нашего времени, у которой, по выражению одного знаменитого православного проповедника, «любимое блюдо — каша в голове». «Чапаев и Пустота» – это та же каша, но на страницах книги. Все узнаваемо в этом романе и все сделано так, чтобы все было узнаваемо. Чтобы читатель с замиранием сердца и с некоторой гордостью за собственные интеллектуальность и эрудированность про себя отмечал: ага, вот Кастанеда а это – Серебряный век, а вот — современная «чернушиая» проза, а это — Кафка, а это – тибетский буддизм, а вот – фрейдизм.

Читатель вовлекается в процесс чтения как соавтор, в том смысле, что постмодернистский роман для него – нечто вроде кроссворда, в который
он вписывает свои открытия и находки.

Что есть «Чапаев и Пустота»? Чтиво для интеллектуалов? Или эзотерический роман с зашифрованным подтекстом? Или экзистенциальный крик души о колесе сансары, в котором человек сомневается не только в реальности окружающего мира, но и в существовании себя самого? «Чапаев и Пустота» – это все вышеперечисленное, а также всегда еще что-то из арсенала мировой культуры, потому что постмодернистский роман с его тотальным стиранием граней между сновидением и реальностью, кичем и элитарностью, с его топорной стилистикой и неоново-мертвенными пейзажами – только зеркало современного сознания, всеядного и ничем не насыщающегося.

Геннадий МИНАЕВ