Александр Федулов. Послания судьбы

Город на Цне. – 2001. – 6 июня. – с. 6.

ПОСЛАНИЯ СУДЬБЫ

«…провидение — не алгебра; ум человеческий, по простонародному выражению, — не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно предвидеть ему случая».

А.С. Пушкин

«Там же выронил я серебряную копеечку Если и ее найдешь, и ее перешли. Ты нх счастию не веруешь, а я верую».

А.С. Пушкин
(из письма П.В. Нащокину)

Весь человеческий опыт говорит о том, что наша земная жизнь лишь фрагмент общей космической Судьбы, которая тайно ли, явно, но ведет с нами диалог. И диалог этот разноуровневый — от примет и сновидений до видений и голосов, от озарений до полного сгорания. Еще замечено, что Судьба откликается тому, кто в нее верит. Эта тема обозначилась и развилась благодаря, вероятно, в большей степени людям искусства. Искусство — это поле, где человек, облекаясь в робу Творца, лицом к лицу соприкасается — сталкивается! — с судьбой. Но умеем ли мы слышать ее реплики, которые художники-поэты своими руками зарисовывают-записывают?

Всем известно, как суеверен был А.С. Пушкин. В воспоминаниях современников упоминается о нескольких ярких случаях.

Гадалка Кирхгоф предсказала поэту ссылку, нежданное получение денег и смерть от белокурого человека (а по свидетельству брата Льва и роковую женитьбу), что и свершилось.

В декабре 1825 года Пушкин порывался ехать из деревни в Петербург. Но на выезде из усадьбы путь повозке перебежал заяц, да еще и попа встретили. Все приметы нехорошие. И не повороти Пушкин назад, был бы он как раз 13 числа на квартире у Рылеева в самой гуще событий.

А накануне казни декабристов поэту приснилось, что у него выпало пять зубов.

Бывает, что человек, обладающий фантазией и сильной волей, неумышленно легализует свои видения и окружающих в том убеждает. У Пушкина не то, у Пушкина все сложней. Пушкин — фигура трагическая. И чем больше я над этим размышляю, тем больше в том убеждаюсь.

Жизнь поэта — это перманентный кризис, выливающийся порой в фатализм: напряжение с властями, многочисленные дуэли. «Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведет его с человеком, имеющим все сии наружные свойства (по предсказанию Кирхгоф. — А.Ф.), ему сейчас приходит на мысль испытать: не это ли роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу» (А.Н. Муравьев).

И вот этот ритм экстремальных ситуаций, которые разрешались в творчестве и до некоторой степени служили горючим материалом, Пушкин во второй половине 20-х годов решается поломать. Истекает юность, наступает зрелость. Но дело не только в этом. Пушкин чувствует необходимость поворота в творчестве. И этот поворот, несомненно, должен был привести к роману в прозе. («Погоди, дай мне собраться, я за пояс заткну Вальтер Скотта», — говорил он Нащокину). Что в свою очередь требовало совсем иных ритмов, иного образа жизни.

Пушкин этот роман намечает своей биографией. Сюжеты теснятся в нем. Некоторые он дарит Гоголю, другие подхватывает Титов. Трудность данного шага заключалась, на мой взгляд, в том, помимо всего прочего, что Пушкин работал, как бы сейчас сказали кинематографисты, без дублера. Ему необходимо было силу своего воображения подкреплять лично пережитыми ощущениями. Эта поправка на подлинность гнала его в цыганский табор, на ярмарку, в море, с копьем наперевес в атаку на горцев. Напряженнейшая духовная жизнь требовала разрядки и отклика, дружеского участия.

Пушкин мечется, окруженный всяческими «табу» как объективного характера — цензура, смена поколений (его непростые отношения с любомудрами), так и субъективного — назревает конфликт между интимным характером творчества и публичным образом поэта, который уже достаточно сформировался. Пушкину необходимо было время для спокойного размышления.

Он просится за границу: «Я бы желал совершить путешествие — либо во Францию, либо в Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай вместе с посольством, которое туда вскоре отправляется». (Из письма Бенкендорфу от 7 января 1830г.)

И в очередной раз получает отказ. И тогда он женится.

К. Брюллов: «На кой черт ты женился?» Пушкин: «Я хотел ехать за границу — меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, — и женился». (М.И. Железнов. Брюллов в гостях у Пушкина летом 1836 г.)

По сути, так и было. Пушкин увидел Наталью Николаевну Гончарову в декабре 28-го или в январе 29-го на балу у танцмейстера Йогеля. Сватовство длилось два года и завершилось венчанием 18 февраля 1831 года. О том, что эта женитьба была отчаянным всплеском поменять ритм, изменив свой общественный статус, а не любовным романтическим этюдом, можно судить уже по тому, что поэт и до Н. Н. сватался к некоторым дамам, и во время сватовства к Гончаровой не порывал свои связи (например, его письма к Собаньской). Да и его просьба отпустить за границу…

Многие из современников считали эту женитьбу роковой. По факту свершившегося они оказались правы.

В задачу моих заметок не входит оценка роли Н.Н. в судьбе Пушкина. Это и в принципе невозможно — я не судья. В руках Судьбы все мы слепые орудия. Речь о другом. Об ответственности за тех, кого мы приручаем. И, думаю, Пушкин это понимал. «Она, бедная, безвинно терпит! В свете ее заедят», — так передает Жуковский слова умирающего поэта. Как показывает история, жена поэта, художника, человека, отмеченного талантами, — это почти профессия. Гармония здесь редкая гостья. Но — к теме. А были какие-то знаки суеверному Пушкину?

Вот — пунктиром — некоторые факты. Длительность самого сватовства я уже отмечал. Далее, В этот период уходят близкие люди: в 1828 году умирает няня Арина Родионовна, в 1830 г. — дядя Василий Львович, в 1831-м — за месяц до венчания – Дельвиг. Судьба оголяет сцену, убирая наиболее дорогие и привычные фигуры. В декабре 29 г. Пушкин впервые говорит о своей смерти в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных»:

Кружу ли я в толпе мятежной,
Вкушают сладостный покой,
Но мысль о смерти неизбежной
Всегда близка, всегда со мной.

Думал ли поэт, размышлял ли над тем, «как слово наше отзовется», что

Слово только оболочка,
Пленка жребиев людских,
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих?

А. Тарковский

30-й год — чума. Три месяца знаменитой Болдинской осени. Словно Судьба щедро напоминает поэту о его предназначении. И уже видные всем, «говорящие» приметы — во время венчания с аналоя падают крест и Евангелие, потом у Пушкина гаснет свеча.

Но я хочу обратить внимание на еще один момент благоволения Судьбы к поэту. 9 ноября 1828 г., за 2-3 месяца до знакомства с Натальей Николаевной, Пушкин написал (или записал) стихотворение, название которого фонетически полностью входит в фамилию «Гончарова». Это «Анчар». Древо яда.

Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила.

Кстати, Н.Н. Родилась 27 августа 1812 г., на второй день после Бородинского сражения. День гнева. «Анчар» был предупреждением Судьбы.

Я влюблен, я очарован,
Словом, я огончарован.

Даже в этом экспромте Судьба подбрасывает поэту направление звуковых ассоциаций. Но он не понял, что гон данных чар направлен против него, что это не метафора любовного состязания, но символ охоты, где поэт — волк, судьба которого — быть затравленным.

И ведь вот что печально: даже если бы Пушкин понял это послание Судьбы так, как я его трактую, он не поворотил бы назад.

Александр ФЕДУЛОВ