С. Бирюков. Азы академии

Тамбовское время. – 2000. – 26 апреля (№ 17). – с. 12.

АЗЫ АКАДЕМИИ

…В начале было, как водится, Слово. И было оно в Тамбове, пришел в Дом учителя, как в последнее место отчаяния, и неожиданно для самого себя получил там полставки, дающих возможность официально открыть литературную студию под названием «Слово». Мир не без добрых людей. И на этот раз таким добрым человеком оказалась Ирина Николаевна Жутова – тогда директор означенного Дома (сменившая ее позднее Елена Викторовна Мочульская была и до сих пор остается добрым гением студии).

У меня точно было несколько человек, с которыми можно было говорить откровенно-литературно. Саша Федулов, Вадим Степанов, Алеша Неледин, Владимир Карпейкин, Потом потянулись ниточки, Или крючочки и петельки, как говорил мой учитель Б.Н. Двинянинов, который еще успел зайти на наши занятий и вообще нас всячески ободрял и поддерживал.

И приходили. Не могу ручаться на все сто процентов, подумаю, что многие из тех в Тамбове, кто были какие-то не такие, кто не вписывался а систему официальной литжизни, приходили к нам. Это не значит, что мы не контактировали с официальными учреждениями, например с книжными магазинами, библиотеками, кинотеатрами, Домами культуры и парками. Не стану преувеличивать свою известность как журналиста и культурдеятеля, просто в Тамбове все всех знают и круг узок. Наша особенность (в отличие от столичного андерграунда) была в том, что мы могли со своими довольно странными текстами иногда выступать на публике. Это был своего рода устный эстетический самиздат. При этом случались и конфликты, хотя и неприятные, но все-таки локальные. К тому же в 82-м году умер Брежнев и, я думаю, уже тогда что-то и внешне пошатнулось в самой системе (внутренне-то уже давно!), она стала сбоить. Но пока еще держала форс и даже несколько активизировалась в первой половине андроповского, поистине болезненного правления. Я получал по этому поводу недвусмысленные знаки И, конечно, выйти в печать было никак. Если бы не пединститутская многотиражка «Народный учитель», которую редактировала симпатичная и потому незакомплексованная Лариса Кузнецова, то и крохи нельзя было бы напечатать из тетрадок студийцев.

И вот среди тех, кто приходили, назову Марину Остолопову, Женю Степанова, Андрея Хворостова, Машу Яковлеву, Володю Малькова. Ближе к концу 80-х к нам присоединилась небольшая группа, состоящая из трех художников и одного поэта – Алексей Медведев, Александр Термосов, Рауф Тухтар, Александр Арфеев.

Марину, вместе с еще двумя своими студентками – Людой Теселкиной и Олей Пономаревой, – прислала моя жена, Машу и Женю – Лариса Кузнецова, Андрея – Марина Кудимова. Сама Кудимова тогда спасалась го в Грузии, то в Узбекистане, и к нам заходила в свои краткие забеги в Тамбов, и читала у нас, кадетов, единственном месте в нашем родном городе. Вспомнить приятно. Еще бывали у нас запросто всем известный Н.А. Никифоров, профессор В.Г. Руделев, профессор В.А. Монастырский, а мы к последнему ходили всей компанией в киноклуб «Контакт». Мы поддерживали дружбу с филфаком – через В. Руделева и А. Щербак, которая довольно часто участвовала в студийных занятиях. Кроме того, дружили с тамбовскими архитекторами и бардами, откуда к нам пришел и остался Владимир Мальков.

Евгений Степанов был у нас самый молодой и яркий, что отмечал даже скупой на похвалу философ-глобалист и однофамилец Жени Вадим Степанов. Женя учился на французском отделении иняза и однажды привел свою сокурсницу – Наташу Зенченкову, стихи которой нас всех тогда поразили. Была она родом из Рассказово, города, надо сказать, рассадника талантов. В конце 80-х Евгений активно печатался в Москве, выпустил несколько книг стихов и переводов, нашел себя и в журналистике, работай в таких известных изданиях, как «Семья», «Столица», «Совершенно секретно» и многих других. В начале 90-х от нас уехала в Новгород Марина Остолопова, долгие годы бессменный староста студии. На новом месте она организовала детскую литературную студию и занялась изданием журнала детского творчества. Андрей Хворостов окончил Московский литературный институт и стал известнейшим тамбовским журналистом.

Первое десятилетие было периодом проб – культивирование эстетизма, вообще грамотного писателя в условиях всеобщей советской халтуры какой-либо попытки поиска (имеется в виду тогдашняя печатная продукция). На этом фоне, конечно, резким диссонансом звучали дисгармоничные, обрывистые стихи Жени Степанова, или, напротив – элегантные, песенные, но лексически смещенные Володи Малькова, и уж совсем не звучала, а молчала философская проза Вадима Степанова и изысканно-утонченная проза-поэзия Саши Федулова.

Это была попытка раскрепощения, И она шла разными путями – через книги, через усвоение поэтических форм, через чтение перед публикой собственных и чужих произведений. В 83-85-х годах мы особенно много занимались Велимиром Хлебниковым. Результатом этих занятий стал вечер, посвященный столетию Хлебникова.

Во время авангардных вечеров, собственно, и произошло преобразование «Слова» а «АЗ», то есть в Академию Зауми и студию АЗ. Это был переход в другую плоскость, в другой объем. То, что было накоплено в «Слове», дало нам основание для дальнейшего движения. Это, конечно, связывалось и с моими личными пристрастиями еще 60-х годов, когда я с несколькими друзьями по театру-студии «Бригантина» занимался переписыванием книг русских авангардистов и писал пьесу о футуристах. С начала 80-х я работал с архивом Н.И. Ладыгина – выдающегося поэта-палиндромиста, занимался другими нестандартными формами. Все это было предметом обсуждения 8 студии. Сильнейшим импульсом в нашем движении в сторону авангарда стали книги В.П. Григорьева о Хлебникове и последующее общение с ним, а также с другими хлебниковедами, особенно с Р.В. Дугановым, А.Т. Никитаевым, Е.Р. Арензоном. А.Е. Парнисом, Л.Л. Гервер, встреча с Г.Н. Айги, стихам которого мы посвятили внутри студии конференцию.

Академия Зауми по замыслу должна была объединить авторов, полностью либо частично работающих в авангарде. И к нам присоединились затем многие: Г. Айги, Е. Мнацаканова, Ры Никонова, Сергей Сигей, Е. Кацюба, К. Кедров, Вл. Эрль, Б. Констриктор, А. Горнон, Б. Кудряков, Д. Авалиани, В. Гершуни, А. Бубнов, Г. Лукомников, В. Барский, О. Денисова, А. Очеретянский, В. Шерстяной, И. Лощилов, ряд исследователей как русских, так и зарубежных С.В.Кудрявцев, Ю.Б. Орлицкий, Дж. Янечек, А. Поморский, А. Такеда, Х. Шмидт, Б. Замес.

Мы учредили Международную Отметину имени отца русского футуризма Д.Д. Бурлюка (благо, он проживал в нашем городе в 1894-1896 гг. и учился в Тамбовской гимназии} и ежегодно присуждаем ее авторам и исследователям русского авангарда.
Авангардная прививка позволила нам счастливо избежать повального увлечения стебной юмористикой и выйти на уровень «схемы смеха» (а том числе и над самими собой, в отличие от обычно суперсерьезных юмористов).

Программа Академии Зауми оставалась между тем достаточно широкой, мы готовы были сотрудничать со всеми самыми «традиционными» авторами или учеными. В АЗ мы принимали всех, кто хотел познакомиться с различными системами письма XX и иных веков. Кто хотел и мог, пытался работать в этих системах. Кто не хотел, искал для себя чего-то другого. К тому же мы никогда не отказывались от традиционного русского понимания поэзии, искусства вообще как концентрации переживания. И это по-разному проявлялось и проявляется а творчестве студийцев. Пусть это будут сюрреалистические видения, которые фиксирует Гена Минаев, или открытая мягкая лирика Лены Владимировой, или импульсивная взвихренность стиха Лены Часовских, или насмешливое, гротескно-таинственное выявление женской сути в стихах Наташи Поповой, или горячий, иногда мистически скрытый, иногда обнаженный стих Ромы Минаева, или то крайне вычурный, то простодушно распахнутый стих Миши Гавина, или романтические баллады Алексея Киселева, или до предела погруженный в себя стих Оли Ловилиной, или ироничное, анаграмматическое письмо Алеши Шепелева, или абсурдистские записи Саши Фролова, или неожиданные тематические ходы во внешне традиционном стихе Сережи Левина, или рок-верлибры Антона Лапина, или психологически точная проза Миши Титова.

В последние пять лет студия объединила настолько необычные, яркие и полярные дарования, что это могло привести и к расколу. И в самом деле – внутри АЗ образовалось ОЗ («Общество зрелища» – А. Шепелев, А. Фролов, А. Толмачев), однако, момент интеграции в данном случае оказался сильнее.

С 1991 года, того момента, когда профессор Руделев пригласил меня работать на свою кафедру, мой родной филфак пединститута-университета стал для нас, наряду с Домом учителя, родным кровом, и почти все поздние студийцы – отсюда. Здесь так совпало, что мы встретили понимание не только на кафедре русского языка, но и в деканате (в то время деканом была моя прекрасная сокурсница Наталья Леонидовна Потанина).

Мы много выступали, отстаивая поэзию как звучащую материю. Важными точками а наших выступлениях стали две акции 98-го и 97-го годов «Весеннее равноденствие муз» и «Скалистая поэзия». В «Скалистой поэзии» мы нашими голосами попытались растопить пространство горсада, выбрав место у «грота», где звучание стиха смешивалось с визгом тормозов и гулом машин на Советской, лаем собак и прочими шумами.

Судьба распорядилась так, что к началу 99-го года (роковое стечение девяток, что ли?) мне пришлось переместиться в пространстве. Я передал студию Екатерине Лебедевой – чуткому филологу-поэту. И не ошибся. Когда через год мы встретились снова, то я увидел, что тончайшие нити, которые нас все эти годы связывали и о которых мы никогда не говорили, не прервались. Я нашел своих друзей в движении, в развитии. В этот вечер, когда мы вновь читали вместе, поминая остающегося навсегда с нами Рому Минаева, я увидел, что да – в Тамбове существует поэтическое пространство, Нам удалось это сделать. Или (не так категорично) мы делаем это.

С.БИРЮКОВ