Николай Никифоров. Поиски и находки

Воронеж, 1964. – 36 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Портсигар командарма
Чудо-сапоги
Полвека — в тайничке
Подставка с секретом
Чаша придворного мастера
Марка Шаляпина
Тулонская медаль
Бабушкин нож
Путешествие одного журнала
«Чайка»

Люди коллекционируют все: почтовые марки и фарфор, книги и сырные этикетки, открытки и трубки, самовары и автографы, книжные знаки и игрушки, папиросные коробки и пластинки, значки и театральные программы, картины и чемоданные наклейки… Есть энтузиасты, которые собирают даже «рыбьи голоса» (записывают их на магнитофонную пленку с помощью эхолота) и… облака запечатленные на фотографиях.
Тамбовчанин Николай Алексеевич Никифоров за тридцать пять лет собрал богатейшую коллекцию коллекций (редких фотографий, печаток, автографов, игрушек, медалей, картин, изделий умельцев, произведений прикладного искусства, компасов, газет, фарфора, книжных знаков…)
Два года назад на основе этой коллекции в Тамбове создан первый в нашей стране литературный музей, действующий на общественных началах. Хранитель его Н.А. Никифоров не замыкается в четырех стенах — он выступает на заводах и в колхозах, в школах и воинских частях, на стройках и в учреждениях. Живой интерес у слушателей и зрителей вызвали передачи по радио и телевидению (и не только в нашей стране), посвященные музею-коллекции.
Коллекция — не кладовая «о семи замках», собиратель — не скупой рыцарь. Все накопленное богатство должно служить людям. Материалами, собранными за треть века, широко пользовались и пользуются писатели и ученые, режиссеры и студенты. художники и краеведы. Многие редкие экспонаты Н.А. Никифоров подарил советским и зарубежным музеям и библиотекам
Тысячи вещей в Тамбовском музее-коллекции. И у кислой — своя неповторимая «биография».
В той брошюре собраны небольшие новеллы, рассказывающие об увлекательных творческих поисках и находках коллекционере.

 

ПОРТСИГАР КОМАНДАРМА

Под прикрытием ночи семь разведчиков направлялись в тыл врага. Вторые сутки ждет командарм Пархоменко бойцов. На заре, чудом оставшийся в живых, вернулся один из семи. В воронке от артиллерийского снаряда его подобрал дозор. Когда разведчика доставили в штаб, жизнь в нем едва теплилась. Открыл глаза и свистящим шепотом попросил: «Пить!»
Пархоменко вызвал старого фельдшера, которого именовал доктором, и сказал: «Полжизни отдам, только сделай, чтобы заговорил».
Очень уж важное было задание…
И фельдшер сделал все. К полудню разведчик нрмшвл в себя.
Александр Яковлевич сказал:
Спасибо, друг!.. Ну, как себя чувствуешь?
Закурить бы, товарищ командарм!
Фельдшер, присутствовавший тут же, запротестовал.
«Да в нем душа едва держится!» Тогда Александр Яковлевич вынул из кармана именной портсигар и протянул бойцу. Тот только глазами смог поблагодарить.
— Немного поправишься — закуришь. — И командарм сунул подарок под подушку.
Видно, велико было у разведчика желание жить — поправился. А портсигар стал своеобразной наградой, гордостью красноармейца…
Шли годы. Поседевший боец, как только собирались друзья, каждый раз вспоминал о той дерзкой разведке, о том, как командарм вручил серебряный портсигар. И всегда слушали его с интересом, хотя знали уже все подробности, и, если рассказчик что-нибудь забывал, подсказывали.
…Однажды на улице меня встретила небольшого роста худенькая женщина.
— Здравствуйте… Посоветовались мы с мамой и решили передать вам портсигар. Подарил его папе товарищ Пархоменко… Курящих в доме у нас нет. Да и боимся, что затеряется и никто не узнает интересную историю…
Вечером зашел в домик, приютившийся на окраине города. Оказалось, что отцом встретившей меня женщины был тот самый разведчик. Пять лет назад он умер. Здесь же я услышал и рассказ о портсигаре…
Если будете в Музее Советской Армии, в зале гражданской войны, то под стеклом в витрине, посвященной командарму Пархоменко, вместе с его боевыми орденами, шашкой, башлыком увидите и этот портсигар с монограммой, который я передал музею. В свое время его подарили Александру Яковлевичу рабочие одного из украинских городов, освобожденных армией Пархоменко.

 

ЧУДО-САПОГИ

Этим крохотным сапогам могут позавидовать, пожалуй, все сапоги мира. История их удивительна…
Раньше слово «сапожник» было синонимом малой культуры, неряшливости, бракодельства. Плохо изготовленная вещь или аляповатая работа оценивались как дело рук «сапожника». Неумелого, равнодушного мастера, какой бы он ни был профессии, называли «сапожником».
На .этот раз труд сапожника не уступал самому высокому мастерству ювелира…
Это было в 1888 году, в тихом захолустном Тамбове. На Гимназической улице (ныне Коммунальной) в окне «Сапожного заведения купца Фокина» появилась необычная диковинка. На белом блюде, рядом с наперстком, стояли крохотные сапоги, сшитые по всем правилам мастерства. Каблук был наборный, подметки прибиты медными шпильками. К тому же на сапоги были сшиты кожаные галоши (как носили в то время, со шпоркой, чтобы удобнее было снимать). А шпорка-то была чуть больше булавочной головки и прибита тремя медными шпильками…
У окна всегда была толпа — своеобразная реклама «срабатывала».
Сшил сапоги мастер Василии. Был он немолодой, тихий и скромный человек. И говорят, нежданно пришла к нему любовь, но ничем не мог он ее выразить. Не было нужных слов. И решил Василий удивить любимую мастерством… А когда сделал сапоги и показал дружкам, те так и ахнули. Чудо были сапоги.
Прослышал про ту работу его хозяин Фокин. Неизвестно, при каких обстоятельствах и как сапоги попали к купцу. Неизвестно также, кто надоумил Фокина послать их в Париж, на Всемирную выставку, где впервые была показана башня инженера Эйфеля — «чудо XIX века».
И вот рядом с этим чудом демонстрировались сапоги безвестного тамбовского умельца. Они были отмечены Большой серебряной медалью. Только не на имя мастера Василия, а на имя владельца сапожного заведения…
Об этой истории я узнал от старожилов. Говорят, на коробках, в которые Фокин упаковывал обувь, тогда появилось изображение медали Парижской выставки, придававшее солидность фирме.
Очень хотелось узнать о судьбе мастера Василия, но все поиски ни к чему не привели… Рассказывают, что, получив деньги, он запил — может быть, оттого, что ее смог подарить чудо-сапоги своей любимой. Но есть я вторая версия. Поспорил Василий со своими дружками: «Сделаю штучку еще получше». ]И говорят, смастерил дамскяе туфельки, которые вкладывались одна в другую, начиная от крохотной и кончая «до двух суставов» указательного пальца. Всего десять туфелек входило одна в одну, наподобие сборной матрешки…
Много лет прошло после того, как я услышал рассказ об этих чудо-сапогах. И вот однажды, до войны, забрел на существовавшую тогда «барахолку». Остановился около пожилого человека, который продавал видавшие виды елочные игрушки. Меня привлекли сапоги, перевязанные шерстяной ниткой. Взял их в руки — и сердце кольнуло. Да ведь это те самые сапоги, о которых столько я слышал!
Сдерживая волнение, спросил:
— Сколько за эти сапоги?
А вы сделайте наборчик. За все сразу и получу с вас.
Пришлось взять какой-то помятый ватный лимон, корзиночку из золотой канители, безногого картонного льва я ниточку облезлого дождя.
Дома осторожно очистил сапоги от воска (от елочных свечей) и грязи. И снова, как много лет назад, они запели гимн золотым рукам тамбовского мастера Василия (ведь до сих пор неизвестна даже его фамилия).
Сапога обрели вторую жизнь. Они были показаны на выставках, о них писали в газетах, в журналах, рассказывали в киноочерках.
Безвестный умелец своим ювелирным трудом — под стать мастерству лесковского Левши — опроверг напраслину, возведенную на сапожников.

 

ПОЛВЕКА — В ТАЙНИЧКЕ

Далекий 1899 год. Городишко Орлов Вятской губернии (ныне город Халтурин Кировской области) — место ссылки многих революционеров…
Большой и дружной колонией жили неугодные царскому правительству мужественные люди, борцы за свободу, за справедливость на земле. Среди них были В. Боровский, Н. Бауман, П. Смидович и студент из Петербурга Д. Телятинский.
Мне довелось одно время работать с Телятинским, очень интересным человеком, прожившим большую и яркую жизнь (он умер в Тамбове глубоким стариком).
Как-то летом 1948 года он принес мне старинную, но очень хорошо сохранившуюся фотографию. На ней была запечатлена группа политических, отбывавших ссылку в Орлове. И рассказал мне ее историю.
Незадолго до побега Баумана и Воровского ко мне в ссылку приехала невеста — дочь состоятельных родителей. Она высказала пожелание: всей колонией ссыльных сфотографироваться на память. Все одобрили предложение, и девушка письмом вызвала фотографа из губернского города Вятки.
В полдень вся группа расположилась в чьем-то палисаднике, где и был сделан снимок. На фото я стою рядом с Воровским; второй слева от меня — Бауман.
Вскоре городок облетела весть о побеге Баумана и Воровского…
На обратном, пути невеста заехала в Вятку, взяла пробный снимок и спрятала его между подкладкой и стенкой чемодана (всех возвращавшихся из Орлова обыскивали жандармы). В этом тайничке снимок пролежал почти пятьдесят лет. И только случайно был обнаружен.». Хотел ж как-то выкинуть развалившийся чемоданишко, да решил картон оборвать на стельки. Между картоном и нашел эту фотографию. Вот и принес ее вам… Если нужна — забирайте…
Редкий снимок хранится сейчас в тамбовском литературном музее, а копия — в Государственном Музее Революции в Москве.
Тамбовчане в разное время подарили мне также фотографию В. Антонова-Овсеенко, того самого, который по указанию В. И. Ленина арестовал Временное правительство. В числе этих фотографий — снимок, сделанный в 1919 году в Тамбове, куда В. Антонов-Овсеенко приезжал в качестве уполномоченного ВЦИК.
Преподавательница одной из тамбовских школ недавно передала мне фотографию, сделанную в 90-х годах прошлого века. На ней — группа учащихся школы живописи в ваяния, находившихся тогда на этюдах. Все они были учениками и поклонниками И. Репина и решили сфотографироваться, повторив композицию его внаменитой картины «Запорожцы». На снимке — тогда еще никому не известные молодые художники: А. Щусев, впоследствии архитектор с мировым именем, художники — Столица и Иванов, а также преподаватель и художник тамбовчанин П. Арклин.
Не так давно нашу коллекцию пополнили фотография В. Маяковского (1925 г.), присланная из США, снимок, запечатлевший первый день сооружения Мавзолея Ленина, и неопубликованная фотография, сделанная пилотом вертолета, прибывшего на место приземления первого в мире космонавта Юрия Гагарина.

 

ПОДСТАВКИ С СЕКРЕТОМ

Летним днем в городском саду меня остановила незнакомая женщина:
— Извините… Я слышала, что вы собираете старые книги. А сын выгреб вчера из чулана штук пятнадцать. У них сейчас в школе соревнуются — кто больше собери макулатуры. Если интересуетесь, заходите сегодня, часиков в семь…
Я не заставил повторять приглашение и ровно в семь приехал на неширокую зеленую улицу по указанному адресу…
На двух стульях, застеленных газетой, возвышалась стопка старых, истрепанных книг. На некоторых отсутствовали переплеты и начинались книги с пятой, седьмой, одиннадцатой страниц; иные были без конца… Стад листать: приложение к дореволюционном «Ниве», какие-то старые справочники по лесоводству и коммерции. руководство по фотографии за 1911 год.
Откровенно говоря, не было ничего представлявшего какую-нибудь ценность. Каждую книгу я тщательно просмотрел с надеждой найти интересную пометку, автограф, случайно оставленное письмо Хозяева, как бы извиняясь, говорили:
— Не стесняйтесь, если не нужны, Вова отнесет их завтра в школу. А если что потребуется, — пожалуйста, забирайте… Нам очень хочется, чтобы нашлось что-нибудь подходящее.
Я поблагодарил и стал прощаться. Но меня пригласили попить чайку…
Чайник весело булькал на керогазе; сестра хозяйки накрыла на стол. Л Вовкина мама взяла с подоконника, уставленного посудой, книгу в кожаном переплете, подхватила чайник и собиралась сунуть под него «подставку». Я извинился и буквально схватил книгу.
Открыл — и даже привстал. Старым екатерининским шрифтом было выведено название «Слова и речи, произнесенные на открытии Академии художеств Российской». Книге более двухсот лет! На многих страницах были еде ланы пометки и текст дописан от руки. Стоя, я рассматривал уникальнейший экземпляр.
Как сквозь сон, слышу слова:
— Да вы пейте чай, а то остынет. Книгу еще посмотрите…
Краем глаза вижу стакан, машинально беру ложку, куда-то попадаю, что-то размешиваю и, обжигаясь, пью. Подсознательно догадываюсь: или чайник не вымыт, или ложка была грязной — уж очень чай отдает топленым маслом. Но меня это не волнует, пью подбадриваемый хозяевами: «Да вы садитесь, никуда книга не денется…».
Чувствую, что веду себя не совсем прилично, но оторваться от книги нет сил. Хозяева, видя мое состояние, как-то по-свойски, душевно говорят:
— Если интересует вас — забирайте, пожалуйста. Нам она без надобности…
Закрываю книгу и вижу, что на переплете следы не одного чайника; на нем стоял, по всей вероятности, и кофейник — круг его точно вписывался на переплете…
— Она у нас давно. Даже не знаем, как попала в наш дом, — продолжает хозяйка. — Бабушка говорила, что кто-то подарил. Вот и служит книга подставкой — не сразу на ней остывает чайник… Возьмите. Рады, что хоть это вам сгодилось.
…Всю ночь напролет вчитывался в строки, как бы перенесясь мысленно к далеким событиям, послужившим началом рождения ныне всемирно известной Академии художеств.
Наутро решил сообщить хозяевам, что эта книга представляет большую ценность. Вечером опять пришел в дом, по крышу утопающий в зелени. Меня поразила какая-то подчеркнутая внимательность хозяев. И. вдруг мальчик спросил:
— Вы, дядя, татарин?
Мать метнула на него строгий взгляд и покачала головой. Вопрос вызвал у меня недоумение: «Почему татарин?» Мать, как бы оправдывая его, сказала:
— Да он так, просто… Не обращайте внимания.
Меня начало разбирать любопытство: «Почему все-таки татарин?» И Вовка не выдержал:
— А почему вы пьете чай со сливочным маслом?
«А-а, вот оно что. Вчера я поплатился за свое сверхвнимание к книге: забрался ложкой в масленку, а мысленно несправедливо обвинил гостеприимных, добрейших хозяев в неряшливости».
И я рассказал о «корнях» своего «татарского» происхождения и об изумительной книге, долгое время служившей подставкой…

 

ЧАША ПРИДВОРНОГО МАСТЕРА

Как-то в разговоре мне подсказали адрес дяди Саши — мастера по части ремонта дверей и окон (дверь входная у нас захандрила). Разыскал его без труда. Но на калитке — табличка «Во дворе злая собака».
Приоткрыв калитку, обнаружил, что табличка не преувеличивает: огромный пес на тяжелой цепи яростно рванулся ко мне. Попытался успокоить его примитивными средствами: чмокал губами и очень ласково приговаривал: «Ну чего ты? Свой, свой!» Но, видимо, он не слышал моего голоса или не смог уловить интонации слов и потому еще агрессивнее залаял.
Послышался повелительный окрик: «На место! Кому сказал, на место!» Пес притих. Пошире открыв калитку, я увидел, что на крыльцо вышел маленький пожилой человек — дядя Саша. Мельком взглянув на мастере, невольно посмотрел в сторону собачьей будки, куда ворча убрался грозный страж. И вдруг вижу: у самой будка, обрамленной петлей из цепи, стоит какой-то бронзовый сосуд очень характерной формы — напоминает китайскую чашу, которую можно встретить перед скульптурами Будды в храмах. И вместо обычного приветствия «Здравствуйте!» я задал вопрос: «А из чего ест ваша собака? Нельзя ля посмотреть?»
Хозяин выразительно пожал плечами и молча подал мне чашу. Пес, выглянувший из будки, как мне показалось, с любопытством посмотрел на дядю Сашу и на меня…
— А нельзя ли у вас приобрести эту чашу? Взамен принесу новую, хорошую.
Хозяин пристально посмотрел на меня и как-то нерешительно сказал:
— Ну что ж, несите…
Стремглав бросился в ближайший посудо-хозяйственный магазин. И надо же такому случиться: буквально, как говорят, перед носом закрылась дверь, и через стекло я увидел, как девушка вешает табличку «Закрыто». Постучал и жалким, просительным голосом промолвил:
— Девушка, дорогая, мне крайне необходима чашка, в смысле миска…
Продавщица невозмутимо сказала:
— Магазин закрыт. Завтра в девять — пожалуйста!
— Девушка» — не отступал я, — пожалуйста, умоляю: чашку мне!
В ее главах мелькнуло сочувствие, и, приоткрыв дверь, она крикнула своей подруге:
— Зина, отпусти атому гражданину чашку. Деньги получи на руки!
Я бросился к прилавку, шаря глазами по полкам. Зина показала две чашки — маленькую и побольше:
— Вам детскую или взрослую?
— Нет, мне для собаки.
Лицо у Зины вытянулось, а глаза сделались круглыми:
— Собачью? Таких у нас нет!
Но все же подобрали тарелку для пса.
Когда я рассчитался, Зина с явным ехидством в голосе полюбопытствовала:
— Подарок? Что у вашей собачки, день рождения или именины?
Мне было не до этого. Я, кажется, буркнул: «Именины» — и, на ходу поблагодарив, ринулся из магазина.
…Через полчаса я вновь встречен был яростным лаем. И снова команда: «На место!»
Молча протянул только что приобретенную посудину. Хозяину явно она понравилась. Он взял собачью чашу, ударил ее о землю, чтобы вытряхнуть остатки пищи, и протянул мне. На ее дне рельефно выступали крупные китайские иероглифы…
Тут же завернул ее в газету (кажется, даже забыл сказать спасибо) и, не чуя под собой вот, буквально полетел домой.
Весь вечер «колдовал» над ней… Наконец отмыл, бересклетовой палочкой вычистил грязь из затейливых иероглифов и попытался сам перевести надпись с помощью словаря. То ли волновался, то ли надпись была на древне-китайском языке, — ничего не получилось.
К утру были готовы снимки чаши и надписи. Законвертовал все и вместе с письмом направил авиапочтой в Москву, в Музей восточных культур.
Домашние задали мне вопрос:
— Ну как столяр, ты был у вето?
Я кратко ответил:
— Занят он сейчас, — а сам неотступно драл о своей новой находке. — Дня через три освободится…
Через несколько дней позвонил в Москау. Научный сотрудник музея сообщил текст перевода:
— «Сделано придворным мастером У Бан-зо начала XIV века…». Примерно 1340 год. Кто такой мастер У Бан-зо — понятия не имеем.
В этот же вечер направился к дяде Саше, чтобы узнать, как попала к нему эта чаша в заодно пригласить его поправить дверь.
Встретил он меня как знакомого, но с явными признаками беспокойства: какой новый трюк выкину я на этот раз — может быть, попрошу собачью цепь или… щеколду от калитки?
Поблагодарил его за чашу, которую , он так охотно сменял, и спросил:
— Откуда она у вас?
— Кто его знает. Давно где-то нашел ее. Хотел под гвозди, да тяжела. Вот и приспособил псу…
Перевел разговор на ремонтную тему. Он с недоверием посмотрел на меня, но пообещал прийти завтра.
А через месяц я получил письмо из Китая, куда также направил снимки: «Нам известно о наличии трех чаш мастера У Бан-зо. Поздравляем с находкой! У вас четвертая».

 

МАРКА ШАЛЯПИНА

«Шаляпин… Великая и хорошая национальная гордость рождается в душе каждого русского, кто произносит это громкое артистическое имя», — писал М. Горький. Шаляпин стал синонимом вершины вокального и артистического мастерства.
До революции находились дельцы, которые пытались нажиться на громком и славном имени. Так, кондитерские фабрики выпускали конфеты и шоколад имени великого певца и актера. Папиросные фабриканты изготовляли для его богатых поклонников папиросы «Шаляпин». Кстати, их можно увидеть в коллекции известного собирателя А.Н. Телешева, лично знавшего Федора Ивановича…
Мне же хочется рассказать историю одной марки. В 1913 году, 13 февраля, Ф.И. Шаляпину исполнилось сорок лет. Художник-фотограф Фельсер из Казани решил отметить эту дату выпуском марки-наклейки. Но, чтобы получить разрешение, надлежало обратиться на «высочайшее имя». А тут, как нарочно, Россия готовилась пышно отпраздновать 300-летие дома Романовых. Прошение с образцом будущей марки-наклейки попало к директору почтового департамента. И тот начертал размашистую надпись: «Немыслимо клеить изображение сына сапожника (?!) рядом с портретами царских особ» (в этот год были выпущены марки с портретами всех Романовых, начиная от Михаила Федоровича и кончая Николаем Вторым).
Так марка и не увидела света.
Попала она в коллекцию известного театрального деятеля Н.Н. Евреинова и от его родственницы — в мою коллекцию.
Образец уникальной марки обошел страницы отечественной и зарубежной прессы, много раз воспроизводился в газетах и журналах, демонстрировался в кино и по телевидению.
И мне захотелось, чтобы появилась марка с портретом Федора Ивановича Шаляпина. Написал министру связи Н.Д. Псурцеву, где изложил историю марки. В скором времени получил от редактора по изданию знаков почтовой оплаты сообщение о том, что «марка с портретом Шаляпина будет включена в план предполагаемой серии «Деятели культуры».
Но не было «круглой даты», и марку не выпускали.
Снова пишу в Москву. И летом 1963 года получаю приглашение прибыть в Министерство. Там знакомлюсь с редакторами, с людьми, которым поручено выпустить Шаляпинскую марку. Интереснее всего, что этот разговор велся через 50 лет после, официального… запрещения издать марку.
Скоро марка, посвященная великому мастеру, равного которому не знали и не знает сцена, на сотнях тысяч конвертов, открыток, в альбомах филателистов получит путевку в жизнь.

 

ТУЛОНСКАЯ МЕДАЛЬ

Областной смотр художественной самодеятельности промысловой кооперации проходил в Мичуринске. В заключение смотра автор этих строк, ведший тогда концерт, напомнил собравшимся, что является и коллекционером…
Через час ко мне в номер гостиницы зашел пожилой человек. Он доставил в чемоданчике незатейливый слесарный инструмент, которым любил мастерить Иван Владимирович Мичурин. А женщина принесла стеклянный подсвечник, принадлежавший великому садоводу. Сейчас он хранится в Тамбовском областном краеведческом музее.
Назавтра я увидел книги с автографами Мичурина, его лупу, письма. Записывал, при каких обстоятельствах они попали к новым владельцам. Некоторые вещи вызывали сомнения и требовали, проверки…
И вот, когда я уже собирался в дорогу, кто-то робко постучал в дверь. «Войдите!» Но никто не входил. Приоткрыл дверь — за порогом стойла женщина. Она поздоровалась и быстро-быстро заговорила:
Давайте договоримся: в случае чего я вас не видела, вы меня не видели… У меня есть мичуринские белогвардейские медали.
На моем лице, по всей вероятности, было написано удивление.
Она подтвердила:
Да-да, белогвардейские!.. Осенью не то в восемнадцатом, не то в девятнадцатом году в сарае около дома Ивана Владимировича нашла… Пролежали они два десятка лет. Вот так-то…
— Ну что ж, согласен на уговор, — отметил я. — Покажите, пожалуйста.
Женщина развернула тряпицу. В ней оказались две бронзовые медали и одна — в сафьяновом футляре. Посмотрел первую. Это была медаль Московской сельскохозяйственной выставки, вторая — Борисоглебского сельскохозяйственного общества любителей-садоводов.
Эти медали также хранятся теперь в областном краеведческом музее.
И третья большая серебряная медаль, в сафьяновом футляре, отделанном внутри белым плюшем — из французского города Тулона. Здесь в 1911 году проходила Международная выставка сельского хозяйства и садоводства.
Я объяснил женщине, что эти медали не белогвардейские, а выставочные и ничего в них страшного нет. Она облегченно вздохнула.
Это было четверть века назад… Прошло много лет, и я узнал историю Тулонской медали. Один из преподавателей Тимирязевской академии рассказал, что Мичурин как-то направил чернослив, выращенный в Козлове, на зарубежную выставку. Но позднее мне удалось узнать, что не Иван Владимирович выставил свой чернослив, а его французский коллега, которому он послал в лукошке подарок — удивительно вкусные ягоды, не уступающие по качеству южным сортам. Французский ученый экспонировал их на открывшейся в Тулоне выставке. На этикетке указал место, где выращены эти ягоды и имя русского селекционера.
По решению жюри черносливу была присуждена серебряная медаль Тулонской выставки.
Осенью 1911 года медаль прислали в Козлов. Под медалью — пожелтевшая от временя записка на французском языке: «Ивану Мичурину, город Козлов, Тамбовской губернии, Россия».
В 1950 году меня вызвал секретарь обкома партии. Я ему подробно рассказал о Тулонской медали. Неделя через две ко мне приехал А.Н. Бахарев — бывший секретарь Ивана Владимировича Мичурина. Найденная медаль еще раз подтвердила, что Иван Владимирович Мичурин велик был в своих трудах и что русская наука не поклонялась Западу…
Эта медаль хранится теперь в Доме-музее И. В. Мичурина.

 

БАБУШКИН НОЖ

Малышам неведомо слово «коллекция», но у большинства обнаруживается чувство собирателя. Посмотрите в заветные коробочки мальчишек и девчонок. Чего только там нет! Яркие лоскутки материи, узорчатые кусочки разбитой посуды, склянки всех цветов, какие-то детали неведомых механизмов. Так ведь это же первое собрание и коллекционеру всего пять-шесть лет!
Перед школой у него появляется интерес к маленьким «визитным карточкам» дальних и ближних стран почтовым маркам. А увлечение фантиками — конфетными картинками — «поражает» и дошкольника, и ученика четверо того класса. Кстати, фантики можно найти и на столе у исследователя-литературоведа Василия Абгаровича Катаняна, занимающегося изучением литературного наследства Владимира Владимировича Маяковского.
В 20-х годах Владимир Владимирович по договору с Моссельпромом сделал несколько рисунков и тексты к ним для конфетных оберток. К сожалению, эти обертки стали сейчас уникальными, хотя были в свое время выпущены миллионными тиражами. Может быть, мальчишки и девчонки двадцатых и тридцатых годов тоже держали их в коробке, а сейчас эти обертки бережно хранят в музее.
…Беседа моя в школе подходила к концу. Я рассказывал ребятам пятых-шестых классов о своих поисках и находках. Особенно внимательно слушал меня коренастый мальчик, сидевший на первой парте. Все время он порывался что-то сказать. Наконец мальчуган заявил:
— А я на огороде нашел нож, которым разбойники убивали людей.
— Из чего ты заключил это?
— А он без ручки… И очень старинный… Такие я видел в музее.
Но в это время его оттерли более взрослые ребята — задавали вопросы, рассказывали о своих «экспонатах», проверяли достоверность слышанных легенд. Владелец необыкновенного ножа терпеливо ждал, когда сможет подробно рассказать о своей находке. И случаи ему представился — мальчик оказался моим попутчиком. Выяснялось, что он ученик первого класса, живет неподалеку от школь). Звали его Сережа… Чтобы не обидеть собеседника, я уточнил форму, размер и другие данные о ноже. Неожиданно он сказал:
— Зайдемте, покажу. Бели нужен вам, возьмите. Мне не жаль, а вам, может быть, пригодится…
Мы свернули к его дому. Родители, узнав о цели прихода и о «страшной биографии» ножа, начали журить сынишку:
— Как тебе не стыдно, Сережа… Вечно ты выдумываешь всякие глупости.
— А может, и правда, — защитил я Сережу.
И он тут же подал мне «страшный», разбойничий нож. Он чем-то напоминал кинжал и удивительно было: будто кто-то его час назад почистил — ни единого следа ржавчины. Я невольно спросил:
— Это ты его почистил?
— Нет, он таким и был.
У меня пропал весь интерес: «Видно, кто-то его на днях выбросил за ненадобностью — нож даже не успел заржаветь…» А Сережа, несмотря на укоризненные взгляды родителей, очень милых и приятных люден, искренне и сердечно вверял мне свою находку:
— Берите, берите! Мне правда совсем не жаль!
В это время на ступени поднималась бабушка, по всей вероятности, только что вернувшаяся из магазина: в плетёной сетке ее были видны овощи, какие-то пакетики с Продуктами. Я поздоровался.
— Здравствуйте! — ответила она и поставила сумку. Увидев нож, бабушка всплеснула руками: — Вот она, моя пропажа!
— А Сережа этот нож подарил Николаю Алексеевичу для коллекции, — заметила Сережина мама. — И уверяет, что он разбойничий.
— Где ты нашел его? — спросила бабушка.
— У забора. На грядке, в землянике… Еще весной.
— Что разбойничий — не знаю, а что нож, может быть, интересный, возможно; Он раньше у моего барина на письменном столе лежал — дорогие книги им разрезал.
Сережина мама пояснила, мне:
— Наша бабушка горничной была у местного богача…
И бабушка рассказала, что когда барин сбежал за океан,
нож она подобрала на полу в мусоре. Уж больно хорош был в хозяйстве: и полы скоблила, и откупорить чего годился, а самое удивительное — не ржавеет…
«Теперь это не новость, — подумал я, — нержавейка». Деликатно поблагодарил за подарок и попрощался.
Сережа отправился меня проводить. Я пригласил его в гости в ближайшее воскресенье…
Придя домой, сунул «кинжал» в коробку со случайно попавшими ножами для бумаги и старинными пишущими ручками…
Как-то раз, роясь в архивах, наткнулся на «Каталог» антикварных вещей из собрания А., изданный в 1912 году. Под № 24 здесь числился индийский нож, приобретенный на аукционе в Лондоне в 1908 году, как редкий экземпляр «нетускнеющего железа». Далее следовала краткая характеристика: «В Индии есть такой столб из металла — железа, что несмотря ни на какие атмосферные явления, он не ржавеет и имеет полированную, блестящую на солнце поверхность».
Вот тебе и на! Вот тебе и «разбойничий» нож!
Я тут же отыскал его и водворил в число уникальных экспонатов, дав ему прозвище «бабушкин нож».
Позже показал его крупным знатокам и услышал, что это действительно большая редкость: древнейшая нержавейка.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ ОДНОГО ЖУРНАЛА

Несколько лет назад мне довелось побывать в ленинградском Музее Революции.
В одной из витрин увидел фотокопию обложки семнадцатого номера небезызвестного журнала «Новый сатирикон» за май 1917 года. На обложке — знакомая по многим хрестоматиям иллюстрация: мужик в лаптях стоит на одной ноге, а подбоченившийся помещик спрашивает у него: «Что это ты, мужичок, на одной ноге стоишь»? Крестьянин отвечает: «Да другую, вишь, поставить некуда: везде вашей милости землица. Боюсь еще за потраву судить будете…»
Как-то обидно было, что среди подлинников экспонируется копия.
После осмотра музея зашел в комнату научных сотрудников и поинтересовался: почему выставлена фотокопия а не подлинный журнал? Хранительница фондов, внимательно посмотрев на меня, сказала:
— А вы знаете о том, что весь тираж этого журнала был конфискован и уничтожен юнкерами по распоряжению цензора? Один номер чудом уцелел — он находится в Ленинской библиотеке. Оттуда нам и прислали фотокопию.
Да я знал об этом…
Случилось это в Петрограде и вот при каких обстоятельствах. Рано утром во двор экспедиции, откуда должны были отправиться к читателям свежие экземпляры «Нового сатирикона», въехала повозка, запряженная парой огромных, битюгов. За ней — группа юнкеров во главе с чиновником из цензурного комитета. Несколько человек осталось во! дворе, остальные вошли в помещение. Всех, кто выходил, обыскивали. Настрого было приказано: ни один номер журнала не должен «выбраться» из стен склада. Уж очень он Крамолен.
Юнкера бросали стопки журналов на подводу. А один, засучив рукава, поливал их мазутом… Затем кортеж медленно двинулся из ворот и направился за город, чтобы там сжечь крамольноё издание. Интересно, что в этом номере «Нового сатирикона» было опубликовано стихотворение Владимира Маяковского…
И вот в 1957 году я получил из США от художника Д. Бурлюка подлинный номер этого журнала. Он сообщил, что журнал приобрел втридорога у одного чиновника. Во время конфискации он сунул под полу пальто несколько, номеров, зная, что «крамольные» журналы — ходкий товар…
Вскоре я выслал Музею Революции подлинник.
Сейчас посетители музея в одиннадцатом зале могут увидеть этот уникальный подлинник, совершивший удивительное путешествие — из типографского склада за пазухой у чиновника, затем через всю Сибирь и Японию в США, из Америки в Тамбов, а из Тамбова снова в Ленинград — на вечное хранение в Музей Революции.

 

«ЧАЙКА»

Вряд ли кто-нибудь из моих земляков знает о том, что имя Антона Павловича Чехова в какой-то мере связано и с Тамбовщиной. Связано с большим и верным почитателем его таланта доктором-отоларингологом Иваном Михайловичем Потаповым. Будучи молодым врачом, Иван Михайлович встречался с Антоном Павловичем. Об этой встрече осталась память: ялтинский адрес писателя записан в личной книжке Потапова рукой Антона Павловича.
А вот еще об одной чеховской реликвии, хранящейся в Литературном музее…
В 1903 году группа студентов пришла к Антону Павловичу и вручила ему скромный подарок — мозаичную картину, собрана она была из нескольких пород дерева и изображала летящую над водой чайку. На обратной стороне была сделана надпись: «Антону Павловичу Чехову от студентов Петербурга…» Этот подарок писатель принес в дом своего брата, Михаила Павловича, жившего тогда в Петербурге. Там-то и увидел мозаичную картину племянник писателя, ныне здравствующий художник Сергей Михайлович Чехов.
В 1909 году мозаика «Чайка» была продана с аукциона в пользу Ялтинского санатория. Купил ее или сам тамбовский врач Иван Михайлович Потапов, или кто-то по его просьбе.
Долгие годы «Чайка» украшала кабинет доктора Потапова. Многие тамбовчане видели ее, посещая врача.
В 1955 году супруга Потапова — Евгения Константиновна — передала мозаику мне. А в 1959 году, в связи со столетием со дня рождения Чехова, картина была показана на выставке и фотография ее опубликована в газете…
С Сергеем Михайловичем Чеховым мы давно были знакомы по переписке. Он любезно присылал мне все опубликованные материалы, связанные с именем А.П. Чехова и отцом художника… И вот я получил приглашение на юбилейный вечер, посвященный 25-летию со дня смерти М.П. Чехова. Здесь мы впервые встретились с Сергеем Михайловичем. И первые его слова при встрече были: «У вас цела петербургская «Чайка»? Ведь я хорошо помню картину с тех пор, как ее принес в наш дом Антон Павлович… О мозаике я узнал из газет и очень рад, что реликвия сохранилась».
Мне удалось найти на Тамбовщине еще несколько реликвий, связанных с бессмертным именем писателя. На Кирпичной улице, в доме № 9, у Ольги Николаевны Глазуновой я раздобыл все русские газеты, вышедшие в день смерти Чехова, а также газеты, в которых были опубликованы произведения Антона Павловича и рецензии на них.
В одной из семей мне посчастливилось приобрести портрет А.П. Чехова, выполненный художником С. Хазиным. Этот портрет написан строками чеховского «Романа» с контрабасом». Также хранится в нашем музее портрет Чехова, который подарил писатель медицинской сестре, ухаживавшей за ним во время пребывания его в Германии.

Дружеские шаржи художника Г.Н. Карлова