Первый выпуск литературно-художественного обозрения – Комсомольское знамя 1989 № 136-139
Комсомольское знамя. – 1989. – 19 ноября (№ 136-139).
ЗВУЧИТ «СЛОВО»
Я как-то пыталась поинтересоваться у жителей нашего города, сколько у нас в Тамбове литобъединений. Многие не могли назвать ни одного, другие называли «Радугу», объединение, созданное при нашей газете. А ведь есть и еще два – «Тропинка» – ведет ее поэтесса Валентина Дорожкина и литературная студия «Слово» при Доме работников просвещения, руководителей которой является тамбовский поэт и критик Сергей Бирюков.
О «Слове» я и хочу немного рассказать. Участники студии – молодые поэты и прозаики. Всех их объединяет тяга к художественному слову, разделяет – степень качества собственной работы со словом. Творчество их песет на себе печать своеобразия, поиска новых форм и выразительных средств. Профессионализм Сергея Бирюкова хранит студийцев от того, чтобы этот поиск – открытие, осмысление и усвоение вечных и непреходящих духовных ценностей – не подменялся пустым формализмом, филологическими опытами. Хотя есть и игра, и эксперимент.
Что ценно – студийцы не становятся «сектантами», они ищут достойных слушателей. И аудитория их хотя и невелика, но это – их аудитория. Читают студийцы – и надо сказать, артистически, – не только свое.
Литературная студия провела три вечера в библиотеке им. А. С. Пушкина «Из истории русского поэтического авангарда», познакомив слушателей с творчеством д. Бурдюка, в. Каменского, В. Инбер, Б. Агапова, И. Сельвинского, Г. Оболдуева и других.
Ну, а вы, наши читатели, можете сегодня познакомиться с творчеством самих студийцев.
Марина ОСТОЛОПОВА
ЗАЗЕРКАЛЬЕ
В Зазеркалье бродят тайны.
Носят голоса печальны
зазеркальности
печать.
Кто там ждет,
кого там любят,
чья любовь кого погубит,
мы не будем узнавать.
Нам не нужды эти тайны,
тайны, что всегда
печальны,
как прощальный жест руки…
Нас там нет.
Глаза зеркальны.
Удаляются шаги.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
В подражанье Юнне Мориц
Я не хочу, чтоб плакала луна
На этой мокрой бархатной картинке…
Спокойно звезды светят по-старинке…
Я не хочу, чтоб плакала луна.
На этой вечной бархатной картинке,
Помахивая звездчатым хвостом,
Лежит медведица со звездочкой на спинке
И лижет молоко, пролитое из крынки,
Сто тысяч лет назад, сегодня и потом…
Свет черно-бархатный и бархатисто-черный
На этой вечной сумрачной картинке.
Алмазно гаснут звезды по-старинке…
Я не хочу, чтоб плакала луна!
В ЛЕСУ
Здесь тишина стучит в виски,
И шорох снега лыжам дорог.
Здесь сосны дальние – близки,
Раз на пути нет больше горок.
Здесь дебри белые тихи,
Снег на ветвях пушист и колок.
И я читаю здесь стихи
Толпе задумавшихся елок…
Моя поэзия со мной!
Рукоплескания не будет.
Звенящий воздух губы студит,
И тропка манит за собой.
***
Разволновался
ветер,
забросил, на небо
месяц,
образовался профиль,
да загляделся
в речку.
Камыш качает волны.
Минуты проходят сквозь детство.
И золотой слезою
сползает
лунный свет.
***
На бульваре гуляют собак.
Пахнет мокрой листвой и грибами,
Тают неба куски под ногами…
На бульваре гуляют собак.
Мячик солнца так розово чист!
Им играет с утра детвора.
Целый день, как неначатый лист.
Что не хочется трогать с утра.
Я огромную кисть принесла,
Обмакнула в неясную краску:
«Это – нос, это – хвост, это лапы… Ура!»
И собака сказала мне: «Здравствуй!»
Мы представляем творчество группы, назвавшее себя – творищество «В гостях у архиерея». Алексей Медведев, Александр Арфеев, Александр Тормосов, Рауф Туктаров – таков состав этой группы.
Ломайте головы читатели – кто они: «братки», «митьки» или еще кто-нибудь, к какому направлению отнести их работы. Радуйтесь или негодуйте, понимайте разумом или ощущайте. В общем, читайте и смотрите!
А, А, Р, Ф, Е, Е, В…
Евангелие – это благая весть,
А совесть – это со–весть.
***
Я стою на асфальте
головой в небесах
и смотрю
на проезжающие мимо троллейбусы
мне кажется что в них
происходит что-то очень важное
и ускользающее
от меня сейчас
но когда-нибудь
я в это верю
я узнаю об этом
***
ЕДИНОВЕРЦАМ
Сомнамбулическое племя
с единственным желанием – сойти с ума
у меня для вас найдется время
и посох и сума
ТОМУ, КТО ЗАБЛУДИЛСЯ СРЕДИ НАС
1.
Пространный город
с зелеными куполами
на берегах вонючей реки
опущен в мой мозг
и ты сегодня узнаешь
как мы с тобой далеки
но в этом
не больше смысла
чем в том
что задумано мной
ведь дуга коромысла
свисает
и перед и за
спиной
2.
Сквозные улицы и площади и темные аллеи
и все в предчувствии тьмы
вокруг мои туманные затеи
и среди них блуждаем мы
хоть я тебя держу за руку
ты постоянно обо что-то бьешься лбом
и причиняешь мне такую муку
распугивая всех ворон кругом
они взлетят считая что пора
затмят нам небо множеством туш
а мы спешим все сделать до утра
разбрызгивая грязь последних луж
скорей, скорей и мы уже бежим
а ты слова читаешь на заборах
и вроде с нами не остался недвижим
ты потерялся в наших разговорах
взошла луна – меж нами тоньше связь
она напряжена серебряной струною
и света удивительная вязь
вдруг зазвенит фальшиво за спиною
***
Золото упавшее в лазури
перед стеклом
в старинном ветхом доме
я опускаю голову все ниже
в невидимую погружаясь пыль
кто здесь? – и скрип двери
нарушил тишину
низверг таившуюся темноту
всех переходов лестниц коридоров
на дно зрачков
и вспомнил я
тебя
бегущей к морю
и растворяющейся
в золоте без берегов
Карма
Высоко-высоко над большим городом, в доме на тихой улочке, в уютной мансарде жил Поэт.
Каждый день Поэта приносил одно великолепное стихотворение. Но на следующее утро Поэт, непременно сжигал его, считая недостаточно совершенным.
Годы сменялись годами. Поэт не обзавелся семьей, детьми, и имя его ни о чем не говорило, а только каждый день появлялось еще одно стихотворение, несравненно лучшее, чем те, что были вчера.
Время накатывалось на обитель Поэта и уносило здоровье, силы, видимость достатка, но взамен давало мудрость.
И вот пришла пора, когда не было Поэту равных. Об этом не знал никто – даже он сам.
Но земное пребывание не вечно. Настал день, и Поэт умер. Он лежал в своей пустой комнате, на жесткой кровати – тихий и блаженный.
И только на столе теплился еще пепел его последнего стихотворения. Самого великого…
***
Мы шатались вразброд по «берлоге»,
А картины висели в ряд.
Там мертво говорила о Боге,
Проводя свой оккультный обряд.
Было вдоволь и смысла, и вкуса
Этап красочный простыням,
Если верили – лишь в Исуса,
И молились ушедшим дням.
Пупер скреб по фактурке ногтем.
Ну а То, Чему нечем быть.
Посылало озноба иголки
Свое таинство мне сохранить.
***
Он стучит в дерматиновый щит
Восклицательный знаком.
Он проходит в соседний номер
К Слепому Хью.
И вернувшись, расскажет,
Что в воздухе пахнет прахом
Этой осенью в свете Conceps New.
***
Дай мне, Брат, зажаренную лапку.
Каннибалы каннибалам рознь.
Каждый раз в матерчатую папку
Вписываю всякую их кознь,
А спустя, под сытый храп гортани,
Буду с расписным сачком опять
В Бельдефийском золотом тумане
За тобой, Астралушкой, гонять.
Это почти невозможно. Невозможно потому, что не будет истории, культуры, сегодня, вчера, цивилизации, науки, народа. Его Закона, Знания, т.е., опоры. Это не есть рождение ребенка двадцати с лишним лёт. В ребенке забытый опыт от прошлого Знания и впереди будущий опыт знания до предела, в основном, навязанного.
Здесь, отказ от этого последующего с .грузом прошлого, эту тяжесть нужно оставить (в дальнейшем).
«Ход по зеро» — ничего в будущем и прошлом. Вот это почти невозможно. Почти – надежда.
ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ
Язык (в данное случае русский)
Предмет
Явление
Событие и т. п.
– как средство общения с
обществом до
определенного момента,
когда разум овладеет чем-то типа…
– должно встречать
вопросом: «А что это?»
или, если быть совсем
точным и выражаться
языком, еще вернее, чем-то
типа… то будет
выглядеть: «Аве кыа?»
(Пример).
Алексей МЕДВЕДЕВ
«ХОД ПО ЗЕРО»
Возможный результат – переоценка, переосмысление, конец неуверенности в том, что ходящий на задних лапах, имеющий кое-где на теле шерсть и именующийся человеком – значительнее, выше, ценнее лужи с отражением звезд.
Нужно ли все это, если в мире существует достаточно Знания, чтобы разуму прийти к конечной цели без сложной схемы, нормальным путем?
Нет, говоря об образе жизни.
Да, говоря об искусстве жить.
Все окружающее – как слепой от рождения, на ощупь, и все, что поймешь, абстрагируясь от прошлого опыта, – твое Новое Знание.
Хочешь выражать опыт Нового Знания? В обществе это называется – искусство. Попробуй, не забыв про: «Аве кыа?»
Тебе удобнее рисовать пальцем на чайнике, используя вместо красок варенье? Ты увидел, что слова в стихотворении впечатываются в одну букву, но оно живет?
Ты принял музыку тишины или молчанье за абсолютный звук?
Это твое Новое Знание.
Я верю в Него, и тому, что в мире существуют лишь идеи, все остальное – их овеществление.
Принимаю одну, уличаю себя в воровстве, если скажу мое, воздам, сказав – Его.
Сотворение индивидуального мира – дело неновое. Меня при этом всегда мучил вопрос о разрушении. Не слишком ли круто задаваться неосуществимой целью, стирать с лица памяти все знание о себе и о мире? Это вандализм!
Этот вариант держится на компромиссе. Весь объем опыта сохраняется в совокупности, с опытом индивидуального познания. Познания отстраненного, напоминающего медитацию.
Сосредоточиться на одном (предмете и т. д.), остальное рассеяно, его как бы нет, боковое зрение дает новый вид на предмет, значит, Новое Знание.
ЛЮДИ КОНЦА ВЕКА
Дожди сменялись туманами, годы текли за годами. Незаметно приспел конец XX века – и начало перестройки.
Смутное время – это словосочетание скоро будет привычным. Но почему-то именно в такое время больше и чаще появляются люди, которые чувствуют непрочность, шаткость мира особенно ярко. Им нужно выразить себя…
И поэтому по Тамбову ходит первый номер журнала «Неофит», выпущенного членами творищества «В гостях у архиерея».
Само появление этого журнала, очевидно, стало явлением в довольно тихой жизни областного центра. Самиздат смело пробивает себе дорогу – так можно было бы сказать, держа в руках журнал. Но, почему-то никому пока не пришла в голову мысль назвать его самиздатовским. Видно, слишком прочно сидит в наших головах мысль о необходимости «политического наполнения» таких изданий.
Члены же творищества (а они должны быть известны читателям по выставке молодых художников) считают, что искусство не должно быть связано с политикой. Политика, будучи своего рода функцией идеологии, мертвит искусство. Кому-то это положение покажется спорным. Но, наверное, члены творищества не одиноки, когда сомневаются в необходимости связи искусства и политики. Мы ведь сейчас сомневаемся во всем, не только в свободе творчества. Говорят, сомнение разъедает душу. Но это не так. Сомнение не позволяет самодовольно и успокоенно топтаться на месте. Ощущение «разлаженности» жизни, сомнение в возможности приведения ее к гармонии – рано или поздно оформляется в задуманно дисгармоничное произведение. И здесь будут правы те, кто назовет эту дисгармонию тоской по гармонии.
Из разговора с Александром Арфеевым.
– Мои стихи настолько разные, насколько разный я сам. Они – отражение разных моментов духовного состояния, в данной случае – моего. Рифмованные стихи, верлибры – причина такого разнообразна и в этом.
–Как вы начали писать стихи?
– Это есть у всех людей, от рождения. Потом накапливается, накапливается еще – и ты словно просыпаешься… А лучше всего это объясняет восточная философия: в предыдущих воплощениях, «предсуществовании», было что-то, что позволяет мне сегодня писать стихи…
Вот мы дошли и до восточной философии. И если удастся доказать, что искусство может существовать вне политики, то связи с религией и философией ему разорвать труднее. Признаюсь, работы членов творищества не произвели на меня впечатления «круто философских», это относится и к живописным, и к литературным произведениям. К сожалению, или к счастью, творчество членов этого содружества не несет на себе внешней печати тревожащей наш европейский ум своей завершенностью и одновременно «недосказанностью» восточной философии. Наверное, это скорее к счастью – буквальное цитирование удел недалеких людей. Ну, а «вкрапления» (иначе не скажешь) слов типа «Брахман» или «карма» производят впечатление скорее поиска изобразительных средств, чем отблеска зарниц над Гималаями.
Я сказала о «вкраплении» слов. Но не дай бог, кто-то поймет это как метод этих своеобразных художников и поэтов. У них метода нет, если не считать таковым следование бессознательному. Бессознательное для них – прорыв в высшие сферы человеческого духа. «Рацио», логика – это то, что человек «нарабатывает» за время жизни, интуитивное же, подсознательное – выражение, тень опыта всех живших до нас.
Только ведь уже был интуитивизм Бергсона, был сюрреалист Бретон с его «Растворимой рыбой» и манифесты сюрреалистов, где черным по белому говорилось о том, что их метод – бессознательное письмо. Выходит, в который раз открываем уже открытое? Круги от камня, брошенного почти семьдесят лет назад, только-только достигли нашей глубинки?
Из разговора с «архиереями» (их называют и так).
– Вы не думаете, что все ваши опыты в работы несколько провинциальны?
– Это типичный пример того, как люди, произнося одни и те же слова, разумеют под ними совсем разное. Для нас провинциализм означает своего рода варку в собственном соку. Мы же… Да, может быть, мы повторяем чье-то. Но где грань между плагиатом, реминисценцией, парафразом? Во всем мировом искусстве есть пять-шесть тем. И все. Каждый просто проходит их на новом уровне…
И все-таки у «глубинки» есть свои преимущества. То, что в столицах мэтры с остроконечными бородами цедят как набившую оскомину банальность, вдали от них произносится с дерзким восторгом: И новая мысль действительно становится новой и смелой.
Не будь я морально готова к подобному, мне обязательно стало бы страшно, когда услышала, что материализм – это естественный этап развития истории, инструмент очищения истины (духовной?) от ошибочных теорий и заблуждений. И роль его, материализма, – вспомогательная.
Мода на эпатаж? Но они так не похожи на людей, гордящихся своими знаниями. Они прямо говорят: «Мы только приближаемся к пониманию сути…». И все в их творчестве неожиданно крепко сплетено: искусство, философско-мистические искания («Великих мистиков были единицы. Искусство, религия, мистика: все – откровение»), сны и явь.
Из разговора.
– А вы уверены, что «Хронику падающего снега» я увидел у Дали? А может быть, во сне?
Их легко назвать провинциалами, так же как легко назвать гениями.
Но, наверное, не стоит тратить время на раздумья над тем, какое название предпочесть. Главное, что они уже есть. Это хорошо. Это тревожно: может быть, не будем спешно объявлять их величайшими талантами или Простыми пересмешниками, а назовем их так – люди конца века, кем, наверное, они сами себя чувствуют.
Но что же здесь тревожного? Тревожно все вокруг: время, приближающееся к очередному своему перевалу, грозовой воздух.
Но жизнь тревожная становится жизнью «здесь» и «там», в забытом Зазеркалье искусства. Неподвластная логическому разделению, она становится синтезом всех духовных составляющих человеческой жизни: искусства, философии, мистики…
Ощущая каждый свой шаг. как шаг по тонкому лучу между временами, между отражением и явью, живут люди конца века. Сейчас мы все принадлежим к их числу. Просто кто-то чувствует это острее.
И хорошо, что они есть. Они могут, по меньшей мере, рассказать об этом остальным. А это уже много.
Ольга САМОЙЛОВА.
пропущенный фрагмент – не АЗ и архиереи – в ЖЖ
Владимир МАЛЬКОВ
***
Едва видны хитросплетенья вен,
И тихо бьется пульс – сигнал сердечный.
Он еле слышен, он приговорен
Быть эхом и надеждою конечной,
Пронзающей измученную кисть,
А я, его прижав у сухожилий,
Хочу, понять, насколько сильно жизнь
Благоволит к принятию усилий.
И даже не усилий, а борьбы.
За выход из хаоса в однозначность.
За упрощенье линии судьбы,
За радость понимания задачи.
Предназначенья, что вложила в плоть,
Всевластная, всемудрая природа.
И я хочу мгновенья расколоть,
И истину извлечь из масс породы.
Я, как старатель, промываю грунт,
По пояс в ледяном непониманьи.
И грязь стекает с утомленных рук,
На сферу утомленного сознанья.
Но вера, что застыла на лице,
Не хочет отступить и оступиться.
И узник в обреченной скорлупе,
Еще невидим, но уже стучится…
***
Оставляю позади свой контур,
Отразив в покинутых шагах,
Длинную проекцию на полдень,
С поясненьем в нескольких словах,
Что живут в условиях неволи,
Составляя многозначный слог,
Обнажив мучительные боли
В области рождения стихов,
Бесконечных, хрупких параллелей,
Где прикосновение – как миг
Страстного желания измерить
Величины, вложенные в них…
***
В моем доме одно окно,
За окном – пейзажа основа,
Гаражу и дощатый забор –
Каждый день повторяется снова.
Как основа, торчат труба.
Высшей точкой преодоления.
Как основа – моя судьба,
А, быть может, как приложение.
Двух берез отпечаток в стекле,
И пятно улетающей птицы.
Только нет ничего, что вне
Страстного желания измерить
Если только разбить стекло?
Но, я думаю, не сумею.
Есть одно роковое но –
Очень страшно поранить шею…
Вадим СТЕПАНОВ
НЕ ПОНЯЛИ
В последнее время в разных изданиях много пишут о летающих тарелках. Однако большинство авторов склоняются к мысли, что это плод, так сказать, досужей фантазии. Ход их рассуждений таков: раз, согласно современным законам, их не должно быть, значит, их нет.
Но признаюсь, раньше я верил в эту самую дребедень.
Все-таки интересно. Бывало, глядишь в окно, если по телику нет кино, и мечтаешь. И будто наяву видишь – опускается во двор круглый со всех сторон предмет, открывается люк, и туда тебя зовет этакая симпатичная энлонавочка. И т. д., как говорится, и тому подобное.
Однако теперь я подкован в данном вопросе и все фантазии бросил. И вообще – вовремя раскусил, что к чему.
Но по порядку.
В свободные от телевизора часы я частенько наведываюсь по грибы в близрасположенный лесок. И вот как-то раз иду я тихонько между его деревьями, радостный, что, слава богу, никаких НЛО больше нет, и никто не помешает мне. И вдруг, словно нарочно, вижу: на поляне стоит или лежит здоровенная такая тарелка, а рядом гоняются друг за другом зеленые чертики.
Честно говоря, я сразу хотел дать стрекача. Знания знаниями, а кто скажет, что у них на уме. Но пока я соображал, они уже окружили меня, и взявши под руки, повели к этому своему столовому прибору.
Я испугался еще сильней. Что они хотят со мной сделать? Оказалось, что трусил зря. Знаками попросив обождать, чертики юркнули внутрь корабля, а вместо них вскоре появились обычные люди.
И тут, когда память вернулась, до меня дошло. Да никакие это не энлонавты, ученые же давно доказали, что их нет. Мне стало стыдно: поверил глазам, а не науке.
«А, – наконец догадался я, – значит мы на съемках какого-нибудь фильма – научного или фантастического».
«Мы трансформировались, чтобы легче было установить контакт с вами», – сразу заявил мне высокий представительный мужчина. Юноша при этом подморгнул, а женщина одарила улыбкой.
Мели, Емеля. Я изобразил на лице удивление.
«Присядем, – предложил главный, – и, если позволите, побеседуем с вами».
Я сел на пенек, предложив даме другой.
Поговорили о том, о сем. Они сообщили, что прибыли из какой-то дыры, кажется, черной.
Думая, что так и надо, я продолжал строить из себя дурака. Что мне удавалось легко. Я и на самом деле не верил ни одному их слову. О чем и давал им понять.
«Попробуем развеять ваши сомнения», – теперь в игру вступила женщина. Она взмахнула рукой, и прямо передо мной в воздухе повисло изображенье какой-то планеты. Всю ее поверхность покрывали незнакомые мне предметы. Но меня на мякине не проведешь.
– А где прячете аппаратуру, киношники? – поинтересовался я.
«К разуму обращаться бесполезно, – донесся до меня возмущенный шепот мужчины, обращенный к товарищам, – попробуем воздействовать на эмоции. И здесь они снова исчезли.
Первой в виде русалки возникла женщина. Лежа у моих ног, она кокетливо ударяла по ним хвостом. Из-за ближних кустов выглядывали двое леших – пожилой и молодой.
«Ура! Цирк! Кио!» – заорал я, громко хлопая в ладоши.
И видения сразу испарились…
Почему-то хмурые, залезли они в свою тарелку. Даже не попрощавшись со мной. Наверное, такой сценарий.
Взревели двигатели, и в воздухе поднялся столб пыли. Вскоре ракета превратилась в точку, а потом вовсе исчезла.
Кино кончилось.
Довольный, возвращался я домой. Без грибов, но полный впечатлений.
***
…ТЕЛЕГРАММА: «Летим дальше. Планету населяют роботы, действующие по непонятной нам программе. Контакт установить не удалось.
Энлонавты