Екатерина Лебедева. Клиника. Книга в двух отделениях

Тамбов, 2000. – 84 с.

Посвящение

Южный ветер дует в окна.
Ропщут люди: нет покоя.
Исступленно раны сохнут.
Йод, зелёнка, всё такое…

Еле слышно полночь бродит.
Разве утро правду скажет.
Может, дело не в погоде.
А в дожде есть прелесть даже.
Как-то легче стало вроде.
Отлегла от сердца тяжесть.
Все когда-нибудь проходит…

«но это пройдёт…»
отделение стихотерапиии

***
Я растрепанные нервы
соберу в тугую косу
и пришпилю на затылке
так, чтоб голова трещала.
Нынче буду королевой.
Буду гордой – кровь из носу!
…Только знаю: каждой жилкой
вновь прощу, как и прощала.

ПЕРМАНЕНТНЫЙ ПЕССИМИЗМ

В этом мире нет любви.
В этом мире есть простуда,
что садится визави,
возвращаясь ниоткуда.
Всякий раз одно и то ж.
Как же, право, примитивно:
приставляет к горлу нож
и свербит в носу противно.
Тягомотные слова
выговаривает хрипло.
Тяжелеет голова.
Прядь волос ко лбу прилипла.
И никто не пособит,
даже если очень худо,
в этом мире без любви,
с перманентною простудой.

***

Выключи закат:
был неуместно ярок.
Вынесенный за кадр,
чахнет луны огарок.
Небо глотает дым
тлеющих декораций.
Памятником своим
бредит чувак Гораций*.
Звякнут куранты: трень! –
с полуразбитой башни.
Тихо скончался день,
став навсегда вчерашним.

*Квинт Гораций Флакк (65 до н. э. – 8 до н. э.) – римский поэт, автор оды «К Мельпомене» («Памятник»), известной русскому читателю в переложении М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, В.Я. Брюсова.

***

Уже пропало ползимы.
Ещё не сказано полслова.
О как лениво-бестолково
зимой распорядились мы!
Коньками не коснулись льда.
О лыжах вспомнили с опаской.
Забросив старые салазки,
мы предпочли им поезда.
Несется бешеный состав,
не тормозя на полустанках,
Слететь бы под гору на санках,
навечно от него отстав!

***

Дворник мне по осени –
лютый враг:
лист метет разбросанный –
вот дурак!
Шаркает, как теркою,
помелом,
мрачный и обтёрханный –
поделом!
Вылизана улица,
воздух чист.
Только дворник хмурится
и бурчит:
«Мне покажет домуправ –
я мету!»
И вздохнёт, метлой поправ
красоту.

***

Изнутри освещённый вагончик
был подобием древней пещеры.
Там усталый воловий погонщик
выпивал и закусывал в меру.
У него поредела макушка
от забот и от выпитых литров.
Перед ним оловянная кружка
источала сиянье, как митра.
Оглушительно хлопая дверью,
неизвестно откуда возникнув,
примерял белоснежные перья
мальчуган, походящий на Кикна*.
Он выделывал разные трюки
и раскачивал лампу в вагоне…
Разметав неумытые руки,
спал погонщик, готовый к погоне.

*Кикн – в греческой мифологии юноша, безутешно оплакивающий гибель своего друга Фаэтона и превращённый богами в белого лебедя.

***

С неба – снег, с потолка – штукатурка.
Новогодье внутри и снаружи.
За окном промелькнула Снегурка
в мимолётном сплетении кружев.
Тащат граждане ёлки под мышкой.
Апельсины глядят из авосек.
Но ни в чём не заметишь излишка.
Недостатка не встретишь и вовсе.
Кто-то в баню спешит напоследок –
смыть с себя прошлогоднюю скверну.
И охапка березовых веток
из портфеля торчит характерно.
Перепады от ёлок к берёзам
незаметны почти за погодой.
В ожидании Деда Мороза
ни грустить, ни мечтать неохота.

НЬЮТОНКОСТЬ БЫТИЯ

Упало яблоко. Зелёное и крепкое.
Ни червоточины. Ни гнили. Ничего!
А я возьму и совершу сейчас открытие.
Сию минуту! Только яблоко доем.

Из рубрики «ТРИ С МИНУСОМ»
(три строчки минус рифма)

Приближается осень,
а с ней –
эпидемия гриппа.
_____

Холодильник,
безнадёжно вздохнув,
отключился.
_____

Бывает,
что хочется петь, веселиться,
а повода нет…
_____

Стою,
как балерина у станка,
вцепившись в батарею отопленья.
_____

Хороший знак – увидеть муравья
и не заметить
таракана.
_____

Я понемногу понимаю –
мне сразу много
не понять.
_____

Мудреная отметка на стене
о чём-то говорит,
но не о многом.
_____

Вроде уже зима.
Вроде бы.
Но не более.
_____

Всего три градуса мороза,
а кажется –
что все пятнадцать.
_____

Смотрю на часы: времени всё больше.
Смотрю на термометр: градусов всё меньше.
Смотри-ка: уже вечер!
_____

Встать на лыжи, обогнать земной шар.
По экватору!
Не получится: снега нет…
_____

Ощущения какие?
Ощущений –
никаких!
_____

Мартовское солнце
пахнет яблоками
До реальных – вечность впереди.
_____

Посмотри: сады цветут!
Перекашивает рот
в предвкушении кислых яблок.
_____

Летящий тополиный пух
указывает направление ветра.
А вы говорите – один вред!

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ДЕГУСТАЦИИ
При чтении пробуется жидкость из непрозрачной посуды

1. – Привкус мыла?..
Или пыли?..
Или чаю?..
Я не знаю…

2. – Вода?
– О да!
– Да?!
– А, вода…

3. – Привкус чаю?..
Нет, не чаю…
Запах мыла?..
Нет… Не мыла!

Жидкость выплёскивается на пол или на землю

***

Бабье лето будет позже,
а пока оно – деви’чье.
Я гуляю с белой кожей,
невзирая на активность солнца.
Не обласканы загаром
ни лицо моё, ни руки.
Мне загар не нужен даром.
А тем более ценой здоровья.

***

Я собираю волосы на макушке.
Причёска называется «шиш».
Ты смотришь неодобрительно.
Ну, не молчи, скажи,
что тебе не нравится больше:
сама причёска или её название?

***

Встать.
Выпить лекарства.
Почистить одежду и обувь.
Вчера был дождь.
Сегодня следует ждать снега.

***

Ты снишься мне
с намыленной верхней губой:
наверное, бреешь усы.
Вот только не помню:
были они у тебя наяву
или нет?

***

Эта мысль неотвязна,
словно запах апизартрона,
который (запах? или апизартрон?)
как рукой снимает
боль в пояснице.
Но – воняет чудовищно!

***

Два пьяницы-эквилибриста
по узкому и скользкому бордюру
пытались пересечь
наш двор, который
судоходным стал
и перестал быть пешеходным.
Но лучше бы они соорудили
Гондолу
из подручных матерьялов
и в плаванье пустились,
что было бы небезопасно тоже.
Весна
кому-то дарит крылья,
кому-то – якорь…

ПАЛАТА №3
Стихотворение в 2-х часах

Первый час

Тараканий десант
планомерно
спускается по стене.

Второй час той же ночи

Атака отбита
ценой
отбитой ладони.

Из цикла «СНЕЖНЫЙ ПУТЬ»

Жаль, что поезд не может свернуть
в эту снежную даль
и в снегу утонуть.
Жаль!

Станция ЗАНОВО

Думала, показалось.
Нет, всё-таки – За’ново.
Значит – зна’мение.

Станция СНЕЖЕТОК

…Понеже нежен снег
и тонок.

РАССМАТРИВАНИЕ АКВАРИУМА

Кажется, аквариум пуст.
За исключением воды и водорослей.
Вода мутная.
Водоросли чахлые.
И всё-таки в них кто-то водится!
Вот беспокойная рыбка.
Пока одна.
А вот их уже две.
Три!
Жизнь торжествует.

***

– Все розы пахнут одинаково.
– Ну, не скажи!
– Все розы вянут – одинаково.
– Не говори…

***

Обжора снегирь
в одиночку
уплетает рябину.
Раздулся, как хомяк,
головы’ повернуть не в силах.
Оглянись!
Воробьи, твои братья,
и сёстры синицы
давно оседлали верхушку берёзы
и, раскачиваясь от смеха,
галдят о твоей ненасытной утробе.
Неловкий реверанс…
Наконец-то!
Оставлена ветка-страдалица,
Машет обглоданной пястью.
Смотри-ка, летит!

***

Что касается земного быта,
я, призна’юсь, ничего не смыслю
в пылесосах, фенах, кофемолках,
без чего не мыслят жизнь иные.

Быт и я – две вещи несовместных,
если быт считать, конечно, вещью,
а меня считать совсем не стоит.

ЗИМНЯЯ НАТУРА (с рябиной)

с каждым часом
тише с веток
свет
срывают птицы
озябшими клювами

ИЗ ДНЕВНИКА

«Ушла за молоком.
Сказала всем: пока.
Вернулась ли потом
с бидоном молока,
сварила ли лапшу
иль что-то там ещё,
я после напишу».

(Более поздняя приписка, другими чернилами:
«А может быть, и нет…»)

БЕССОНИЦА В ДВУХ СТАТЬЯХ

Статья 1-ая. Расход

Три девушки.
Одна собака.
И две рябины под окном.
Куда ушли?

Статья 2-ая. Доход

Идут обратно.
Две девушки.
Собака та же.
Рябины там же – под окном.

***

Я против освоения жилья
отарами несносных насекомых,
кровососущих,
по стене ползущих
и стерегущих безоружных жертв.

Я мух давлю, хотя немного жаль
(да, пацифизм – пожалуй, неуместный):
они крылаты,
не в укор кому-то,
но всё-таки обидно за других.

***

Мой крест –
крестовина окна,
делящая надвое
небо
и надвое
землю,
щадящая
глаз,
клонящая
в сон.

***

Положи ягоды в воду –
мусор всплывёт.
Не пугайся, что мусора много:
это ещё не весь.

***

Однажды от меня
Уплыл кусок мыла.
Надежды на возвращение
не оставалось. И вот
мыло вернулось. А я
не знаю, куда его положить.
Потому что мыльница
уже занята. Другим
куском.

***

Запах
вишневого клея
сбивает с толку.
Опыт
приходит, скорее всего,
слишком поздно.
Осень
Приходит обычно скорее,
чем опыт.
Да,
но надолго ли?

***

Я вырезаю крошечное солнце
из бархата зелёного, как бронза,
верней – не бронза,
а налёт на ней,
когда её начистили давненько,
который называется пати’на,
а может, па’тина;
специалисты знают,
но не скажут.

Я вырезаю солнце и кладу
на занесённый снегом подоконник.
И бархатное солнце греет дом.
И радует невыспанные очи
неяркое зелёное светило.

***

Грузная фигура троллейбуса.
Да, несколько полноват.
Как и всегда.
Именно в это время.

ЗИМНЯЯ НАТУРА (с березой)

в ранних сумерках
жёлтые листья
вернулись на ветки
синичьими грудками

11:00

Через 10 часов будет 9 часов.
Через 9 часов будет 8 часов.
Через 8 часов будет 7.
Через 7 – будет 6.
Через 6 – будет 5.
И выспаться не успеешь.
Так-то вот!

***

когда не будет снегопада
и станет все определённо
определений будет меньше
земля пуста
и небо вышло
ВСЁ

ДИАЛОГИ В ПРЕДДВЕРИИ НЕБЕС

1. – Ты знаешь: я – почти что ангел…
– Почти – что?
– Почти – ангел…
– Почти, а?
– Почитай, что…

2. – Я хочу быть праздником.
Праздником для всех.
Ёлкой – Новым годом.
Рождеством Христовым.
– Мало ли, что хочешь.
Слишком много хочешь!
Праздником для всех!
Ёлкой – Новым годом!
Рождеством Христовым!
Может, сразу – Пасхой?!
– Нет, всего лишь – ёлкой…

3. – Кто-то стучится.
Кто там?
– Этот кто-то –
по-моему, я…

4. – Бог любит Троицу.
Бог любит не тебя.
– Он любит Троицу.
А я люблю Его.

НАПОСЛЕДОК

Пропустим пару электричек:
в них и без нас полно народу.
Мы в третью сядем, если влезем,
и с ней доедем до Москвы.
Забытый Богом полустанок
тебе приснится зимней ночью
или скорее – вешним утром,
и может, встретимся мы там.

КАК РАЗДЕВАЛИ ЁЛКУ

Дети
сорвали с веток
серебряный дождик.
Ветер
один – без дождя –
не решился остаться.
Хвойный запах
ушёл в неприкрытые двери.
С деланным оживленьем
позвякивают шары,
что ещё не успели разбиться.
И всё-таки – пусто.

***

Сквозь обледенелое стекло
фрагмент проводо’в –
два параллельных отрезка –
точно знак равенства
между небом
и чем-то ещё,
чем – неясно пока.
Пока не оттает окно.

***

Я – как всегда – отсиживаюсь в ванной –
во избежанье телефонных разговоров.
Звоните ночью:
– Позовите…
– В ванной!
Наутро:
– Пригласите…
– Там же!
Хотя – пожалуй что –
возможны варианты…
Но только – всё равно – не позовут!

***

Обнажилось аральское дно
общепитовской тарелки.

1. Муха –
памятник забытым водолазам.

2. Крупинка перловая –
трепетное напоминание
о редчайшей профессии
ловца жемчуга.

_______
1 – ранняя редакция (около 7 утра, натощак)
2 – окончательная редакция (около 11, во время второго завтрака)

Из «НЕНАЧАТОГО»

…И лилии,
которым прясть негоже,
и кудри царские,
которые никто не завивал.

–––––
…И белый парусник мотылька
маячит где-то у Мариуполя.

–––––
…И этот белоснежный стяг,
что так небрежно выбросила весна.
– Сдаваться изволите?!

ЭТО АЛЛЕРГИЯ

Аллергия не быт,
который вызывает зуд
(покраснение, слезоточивость),
но к этому привыкают.
И когда зудит и краснеет кожа
и щиплет глаза,
тогда говорят:
– Это весна
(лето, осень).
Это пыльца
(пух тополиный, особо активное солнце).
Это аллергия.
Это пройдёт.
Рано или поздно.
Но это пройдёт.

***

Вся сирень ещё закрыта –
одна веточка цветёт.
Отрывайтесь от корыта –
вверх смотрите и вперёд!

(Или: Вся сирень ещё в бутон –
одна веточка цветёт.
Выходите на балконы –
вверх смотрите и вперёд!)

Правда, если вверх смотреть –
одуванчиков не видно.
Одуванчикам гореть –
три недели. Дальше* – всё!

_____
*В этом месте при чтении вытянуть губы и слегка дунуть – на реальный или воображаемый цветок.

***

2 (две) ½ (половинки) ножниц
разрознены
и так блестят, что их
не хочется соединить обратно
и что-то ими делать.
Им не к лицу
распарыванье швов
на старых платьях
и стрижка
то на руках ногтей,
то на ногах,
а то волос.
И это стало ясно
теперь,
как только их разъяли
на 2 (две) сверкающие ½ (половинки).

ВЕСЕННЕЕ

Ветка рябины
ветреным днём:
стайка
крошечных ангелов
учится летать.
«Крылышками, крылышками работаем!
Каждым пёрышком!»
И белые венчики соцветий –
вверх-вниз!
Вверх-вниз…

МОНОЛОГ У ТЕЛЕФОНА

– Да? Это я.
Конечно, это я.
Да, я, конечно.
Это я, конечно.
Конечно, я.
Конечно, да.
Конечно!

***

Знаешь,
как дождь начинается?
Чертит зигзаги
на пыльном вагонном стекле.

А знаешь,
как дождь прекращается?
Видишь удивительно ясное небо
Сквозь чисто вымытое окно.

***

поесть бы яблок
зелёных
кислых
набить оскомину
чтоб опротивело
а после думать
поесть бы груш
огромных сладких

***

всё
на-
веч-
но
не
на-
все-
гда

«НИЧЕГО, НИЧЕГО…»
отделение прозатерапии

ДЕНЬ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ

Встреча однокурсников не состоялась. В назначенный день и час у институтского порога появилась лишь бессменная староста Надя Скворцова. Двери оказались запертыми, ибо для встречи в честь годовщины окончания был выбран выходной — первое августовское воскресенье. Неужели забыли? Все сразу?! Или не смогли приехать? Две городские однокурсницы, с которыми Надя накануне разговаривала по телефону, и не собирались приходить: не пускали малые дети и иные семейные хлопоты. А её ничто не держало дома. Более того, она ждала этого дня с нетерпением: за год успела соскучиться по своим. Надя думала об однокурсниках, большую часть которых составляли однокурсницы, не иначе как о «наших», «моих девчонках». Что касается противоположного пола, то прошлогодний выпуск подарил школе только одного мужчину-учителя русского языка и литературы. Миша Гущин (впрочем, теперь уже Михаил Алексеевич) трудился на ниве просвещения в родном районе и, если верить молве, метил в директора неполной средней школы. Разумеется, его в этот жаркий день — пусть даже выходной — занимала куча дел. Надя представила Мишу, крепкого, загорелого, в защитного цвета рубахе с распахнутым воротом и высоко закатанными рукавами, в пилотке из газеты, стоящим на невысоком крылечке деревянного школьного здания. У его ног Надино воображение нарисовало ведро с побелкой, а на бронзовых Мишиных руках застыли чёткие серебряные брызги.

Дольше оставаться у закрытых дверей не имело смысла. Как-то вдруг съёжилось небо, упало несколько крупных капель. Как ни странно, особой грусти оттого, что встреча не состоялась, у Нади не было. Подумаешь, год не виделись! Успеется ещё. Можно списаться, созвониться. Жалко вот только, что, помня об этом дне, отложила на самый конец отпуска поездку в Москву. Теперь всё стало однозначным: сегодня же сесть в поезд и не спать всю ночь; ломать глаза, пытаясь читать при тусклом вагонном освещении; поминутно откладывать книгу и вглядываться в тьму за окном, по каким-то неясным деталям отмечая приближение столицы.

Добираться до вокзала пришлось под проливным дождём. «Хорошую погодку везу в Москву», — думала Надя, устроившись в сумрачном купе и стараясь разглядеть своих попутчиков. Хорошо, что мама в последний момент отказалась от намерения провожать, иначе дело не обошлось бы без охов-вздохов, а то и без обмена билета: в одном купе с её дочерью ехало трое мужчин. Каждый из них был сам по себе, и с самого начала ни один не проявлял особого интереса ни друг к другу, ни к своей юной попутчице. Надино же внимание сразу привлёк изрядно выпивший громадный человек с редкой сединой в дремучей гриве и пышными усами. Ему явно не сиделось на месте. и поэтому он то закрывал вход в купе своей широкой спиной, то стремительно вваливался внутрь, запинаясь об оставленные им самим на полу две большие сумки. В конце концов сидевший напротив Нади брюнет отложил газету и убрал «помехи» в ящик под своей полкой. Пьяный пассажир сразу же сел рядом с брюнетом и стал не очень связно выражать своё мнение о работе транспорта и погоде. Поезд тронулся. Дождь продолжался.

Вошёл проводник и собрал билеты.

— С профессиональным вас праздником, — произнёс брюнет, перелистывая газету. Другой пассажир, рыжеволосый и розовощёкий, присоединился к поздравлениям. Надя поздравила проводника ещё при посадке и теперь промолчала, раскрыв книгу и отыскивая нужную страницу. Пьяный хотел было что-то добавить, но тоже промолчал.

— Да, спасибо, с праздником и вас, — рассеянно откликнулся проводник.

— А мой профессиональный праздник в следующее воскресенье, — заметил брюнет и уткнулся в газету.

О том, что сегодня день железнодорожника, Надя услышала утром по радио. А вот какой праздник должен отмечаться через неделю — этого она, к стыду своему, не знала.

Минут пять ехали молча. Рыжеволосый, поскучав немного, вышел из купе. Пьяный несколько раз возобновлял попытку рассказать о своей первой поездке в Москву, при этом упоминая о себе почему-то в третьем лице:

— Брат говорит: приезжай, Иван… Иван — это я… А ещё сказал: в Москве такие всюду шахты… И под землёй поезда ходят… Приехал, значит… Это Иван-то… Стал шахту искать… Никто не знает, где шахта… Потом догадался какой-то мужик… Смеётся… Говорит: иди в метро…

Наде порядком надоела пьяная болтовня, как вдруг разговорчивый Иван заинтересовался её персоной:

— Тебя как звать-то? Таня, нет? Я гляжу: на Таньку больно похожа… Лёньки Козлова дочь… Вот нос у ней такой же… Глаза хорошие… Приметная девка…

О своём сходстве с неведомой Танькой Надя выслушала без каких-либо эмоций, только губы сжала чуть насмешливо, отчего подбородок резко вздёрнулся, и ниже склонилась над книгой.

— И рот кривит, как Танька… Точно… А нос вообще Танькин…

— Античный профиль.

Надя вздрогнула, и это показалось вполне естественным, потому что поезд в этот момент здорово тряхнуло. Неожиданный итог Надиному портрету подвёл читающий брюнет. О том, что у неё античный профиль, Надя впервые услышала от матери лет десять назад. Скорее всего, это было свидетельство слепого материнского восхищения, а может быть, имел место утешительный обман, поскольку лицо дочери не отличалось классической правильностью. Потом девушка сама нашла себя похожей на царицу Арсиною, изображённую на камее Гонзага*.

— Я тебе говорю: профиль Танькин! — не угомонился пьяный Иван и начал теперь донимать брюнета. — А звать-то её как? Не Танька? Это жена твоя?

-Нет.

-Значит, невеста…

— Сватаешь нас, Иван?

— Хорошая девка, правда…

— Пойдём, Иван, покурим!

После недолгого отсутствия в купе вернулся только брюнет. На этот раз лицо его показалось очень знакомым. Профиль! Сходство с царём Птолемеем Филадельфом на камее было поразительным: тот же высокий лоб, вместе с носом составляющий почти прямую отвесную линию; тонкая верхняя губа и почти вдвое шире — нижняя; выступающий вперёд округлый подбородок…

— Что читаем?

— Куприна.

— Замечательный художник! Вы согласны?

— Согласна.

— Недавно перечитывал некоторые вещи. Удивительно! Вот, например, «Сентиментальный роман» — какое глубокое проникновение в женскую душу… Вас как зовут?

— Надежда.

Полным именем её звали только ученики: Надежда Сергеевна. Для всех же остальных она оставалась Надей, Надюшей.

— А я — Игорь. Рад познакомиться, Надюша. — Было приятно, что попутчик так быстро нашёл верное обращение. — Вы студентка?

— Уже год как окончила институт.

— Наш педагогический?

В городе существовал ещё один, политехнический, но что-то в облике девушки свидетельствовало именно в пользу гуманитарного образования.

— Да. Филфак.

— Тогда мы коллеги. Я кончал иняз. Правда, это было десять лет назад. В школе работаете?

— В школе.

— А мне вот не пришлось. После института собирался. Потом армия. Там сделался строителем. Вот до сих пор и кладу кирпич.

Наде стало понятно, какой профессиональный праздник грядёт в следующее воскресенье.

— А что, на филфаке сейчас работает Павлик Минин?

— Павел Васильевич? — Детсадовское «Павлик» никак не вязалось с грузной фигурой и громовым голосом всеми уважаемого доцента. — Преподаёт. Докторскую пишет.

— Однокашник мой… Говоришь, Павлик в профессора выбивается? — Игорь неожиданно перешёл на «ты». — Молодец, Павлик! Молодец…

Поезд качнулся и отчалил от крошечной станции, на которой стоял не более пяти минут. Образовалась пауза, и Надя вновь раскрыла отложенную книгу. Игорь перевернул газету, пробежал глазами по странице.

— Что-то нашего Ивана нет давно, — несколько вопросительным тоном произнёс Игорь. Надю это начинало беспокоить тоже. — Вроде в тамбуре курил. Пойду посмотрю, а?

Вернувшись минут через десять, Игорь сел и напряжённо посмотрел на попутчицу. Надя застыла в тревожном ожидании.

— Неприятная история, да… Вышел я в тамбур — никого нет. Думаю: ну, по пьянке, понятно, мог Иван в другой вагон уйти. Захожу в соседний, смотрю — на полу кровь. Стал расспрашивать проводницу. Она мне и рассказала: забрёл в вагон пьяный, стал к одной даме цепляться, та ему отпор дала — по носу стукнула; когда про билет спросили, пьяный отвечает: нету у меня билета; платить будете? не буду, говорит. Высадили его на ближайшей станции. Такая вот беда…

Да, Надя ощутила происшедшее именно как беду. Человек едет в Москву, где его ждут, и вдруг оказывается высаженным в каком-то захолустье!

— Ну, ничего, Надюш, ты слишком близко к сердцу всё это не принимай, ладно? Он там проспится, а утром сядет на какой-нибудь проходящий…

Пришли проводники — мужчина из того вагона, где ехали Игорь и Надя, и женщина из соседнего. Попутчиков попросили зайти в служебное купе: надлежало оприходовать оставшиеся без хозяина вещи.

«Сумки холщовые — 2 шт.
Банка Зле огурцами солёными — 1 шт.
Огурцы свежие — около 3 кг.
Помидоры свежие — около 5 кг.
Картофель — около 10 кг.
Полиэтиленовый пакет с сахарным песком — около 2 кг.
Мыло — один кусок.

При описи присутствовали: Скворцова Надежда Сергеевна, домашний адрес… паспорт серия… номер… Пахомов Игорь Анатольевич, адрес… паспортные данные…»

Надя вернулась в своё купе, устроила постель и забралась в неё: в вагоне было прохладно, особенно мёрзли руки и плечи. Игорь пришёл чуть погодя.

— А где ещё один, с двадцатого места? Неужели ссадили тоже? Этот вроде трезвый был…
Шутка прозвучала довольно уныло. Пока Игорь застилал свою полку, явился рыжеволосый гражданин. Оказалось, что его жена и дочь ехали в другом вагоне, у них он и провёл всё это время. Узнав о происшествии, он лишь усмехнулся и полез к себе наверх. До Москвы оставалось меньше половины пути.

Когда поезд подкатил к перрону, двери метро ешё были закрыты.

— Ну что, Надюш, будешь ждать?

— Теперь уж недолго…

— А мне тут совсем близко, в шахту лезть не надо: своим ходом минут за двадцать доберусь. Счастливо, Надюш!

Игорь улыбнулся, прикрыл на мгновение припухшие за бессонную ночь глаза, подтянул на плече лямку рюкзака и не спеша зашагал через вокзальную площадь, не пересекаясь и не смешиваясь с монотонной толпой.

Начинался один из обычных серых дней московского позднего лета.

НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Варька сидит на скамеечке возле дома и смотрит на улицу. Ничего интересного не предвидится. Всё, что могло произойти, давным-давно произошло. Бабушка подоила и выгнала корову. Варьке невдомёк, за что каждое утро прогоняют со двора красавицу Зорьку. Всё равно вечером она вернётся и бабушка встретит её неизменно ласково:

— Пришла, моя хорошая! Кормилица наша!

А сейчас бабушка на почте: она там работает. Варьке скоро четыре года, потом будет пять, тогда она сразу станет взрослой и послушной. И бабушка возьмёт её помогать — разносить открытки и пенсии.

Посреди двора мать стирает в корыте. Из большой корзины, стоящей у порога, раздаётся басистое нытьё. Мать нехотя оставляет корыто, на ходу вытирает руки фартуком, вынимает из корзины полуторамесячного Петьку и прямо на крыльце кормит его грудью. От удовольствия и яркого солнца Петька жмурится. Варька хочет, чтобы её покормили так же, как брата, лезет к матери на колени: и мне! и мне! — мать стыдит её, ругая «здоровой кобылой».

Дворняга Пират облаял кого-то за калиткой. Варька спешит туда, но не застаёт даже самого Пирата: видно, пёс нырнул в соседскую подворотню навестить свою подружку Берту. Ладно, тогда и Варька пойдёт в гости — на той стороне улицы у бабушки Макаровны замечательные утки. Но ни Макаровны, ни уток дома нет. Зато вдоль низенького забора полным-полно сладкого клевера. И куда только утки смотрят?!

С полным ртом и пригоршней мохнатых розовых шариков Варька возвращается к себе во двор. Мать за какой-то надобностью пошла в дом, и Варька спешит угостить оставленного на крыльце братца:

— На, Петь, поешь кашки. Кашка сладенькая…

Глупый младенец не разделяет Варькиных вкусов и начинает ныть. Когда прибегает мать, Петька уже не ноет, а верещит: чтобы развеселить брата, Варька щекочет его травинкой. Раздается шлепок, другой. Теперь верещит Варька.

— Ну, ну, ну! Ничего, ничего, — приговаривает мать успокаивая обоих разом. Через пару минут она вновь склоняется над корытом, Петька мирно сопит в своей корзине, а Варька опять не у дел. Пойти, что ли, Пирата поискать…

НОВОГОДНИЙ ДЕБЮТ

Однажды в самый разгар новогодних утренников в нашем городе обнаружилась катастрофическая нехватка Дедов Морозов. Устроители одного детского праздника обратились ко мне. Я не смогла отказаться, тем более что сценарии представления был написан мной и только по моей вине Дед Мороз имел очень длинный и с трудом запоминающийся текст. В ту пору распределением Дедов Морозов по городским ёлка»: ведал Дом бытовых услуг. Именно там меня оформили на столь необычную должность. Выступали мы под открытым небом, и на всю округу раздавался звонкий девичий голос, усиленный микрофоном: «Здравствуйте, ребята! Вот и пришёл к вам я. Дедушка Мороз…» Состоялось несколько представлений, люди приходили издалека, чтобы посмотреть, по словам одногс зрителя, как девчонку Дедом Морозом нарядили.

Проходит несколько месяцев после моего дебюта, раздаётся телефонный звонок:

— Вас беспокоят из Дома бытовых услуг. Вы не могли бы завтра провести свадьбу?

Я весьма удивилась:

— А в каком качестве?

— Вы у нас числитесь Дедом Морозом, вот мы и подумали: может, вы и как тамада выступаете?

Я тогда отказалась, а потом пожалела: Дедом Морозом была, неужели роль тамады труднее?! Так что, господа из Дома быта, я к вашим услугам! Тамада — так тамада. Но с гораздо большим удовольствием я в Снегурочки пошла бы…

ЧАШКИ-ЛОЖКИ

Когда я была студенткой, мы с однокурсниками ездили на полевую практику. И каждый брал с собой миску, чашку и ложку. Еду мы готовили по очереди, на костре, было у нас два котелка. Посуду мыли тоже по очереди. Чашки и миски наши перепутались, и каждый ел из чьей придётся. Я заметила, что одному из наших мальчиков нравилось пить чай из моей чашки — с птичкой, а мне часто доставалась его (с зайчиком).

Когда практика закончилась и стали собирать свои вещи, я увидела, как тот самый мальчик взял мою ложку, и сказала: это моя ложка, а он: нет, это моя — и так посмотрел… Ложки разобрали, каждый свою, — остались почему-то две: одна какая-то страшная, облезлая вся и гнутая; а вторая очень красивая, с черенком, похожим на лист домашнего растения, кажется, декабриста. Я подумала: раз она никому не нужна, возьму её. И привезла домой. Стала ею дома есть. Мать спрашивает: откуда у нас такая ложка? Отвечаю: это та, которую я с собой брала. Мать, конечно, не поверила: что я, своих ложек не знаю?

Этой ложкой я люблю есть до сих пор. И даже просто смотреть на неё мне приятно. А чашка с птичкой служила ещё долго, потом куда-то делась (но я её не разбивала, это точно). Теперь на моей чашке нарисовано что-то другое.

ВСЁ-ТАКИ
(БеС сознания)

Иду, а в мозгу качается и стучит. Ощущение как в детстве, когда зуб расшатан и висит на ниточке, только не во рту, а в самом верху черепной коробки.

Не люблю зиму за гололёд и холод в комнатах! Сунуть, что ли, градусник под мышку? На ртутном столбике дефект: между 34,7 и 34,8 — зазор. Одну десятую из намеренной температуры придётся вычесть.

Кто-то шляется по кухне. Открыл холодильник. Убедился?! Закрыл…

В столбе фонарного света падающий снег напоминает мыльные пузыри, этакую мелочь пузатую.

На лестнице, этажом ниже, разговаривают двое. Спускаюсь. Стоит один. Курит. Говорит.

Не люблю разговоры по телефону: слушаешь трубку, смотришь в окно, говоришь, а с кем — уже не помнишь.

«Сумерки, — утверждает Энциклопедический словарь, — период плавного перехода от дневного света к ночной темноте и обратно». И обратно… Для меня предпочтительнее именно это «обратно».

Мне стало нравиться — в самое последнее время — делать какие-то странные вещи. Например, есть мороженое, забытое со вчерашнего дня в неисправном холодильнике, сидя на постели, не стеленной с позавчерашнего дня.

Это случилось ночью, кажется, с воскресенья на понедельник. Телефонный звонок. Зажигаю свет. 4 часа. После долгого молчания — женский голос:

— С кем я говорю? Это морг?

Да, так оно и было. Интересно, с кем можно говорить ночью в морге?

Сидела спиной к окну и вдруг заметила: сегодня у всех такие голубые глаза! Смотрела и думала: наверное, и у меня такие же!

Один школьник написал в сочинении: «Мцыри был бес сознания».

С малых лет затвержено: на красный свет нельзя, на красный — только машинам можно.

В жару от асфальта пахнет словно изо рта пациента зубоврачебного кабинета сразу после сверления.

Смотрю в зеркало: сейчас она снимет с шеи свой длинный шарф и начнёт прыгать через него, как девочка — через верёвочку.

В детстве я любила рисовать зелёнкой. На спичку — ватку, ватку — в зелёнку, и побежали зелёные человечки с зелёными зонтиками под зелёным дождиком!

Когда приходится сидеть в зрительном зале с краю, всегда выпадаю из ряда. Обычно — вправо.

Я заметила, что некоторые вещи в шкафу висят в обнимку. Блузка, протянув руки, обняла юбку чуть ниже талии.

6 утра. И не надо зажигать свет, чтобы посмотреть на часы. И так ясно. И без света. И без часов.

Болею. Лежу на диване лицом к стене. Рассматриваю рисунок ковра. Чихающая (она же — зевающая) девочка: носик наморщен, ротик раскрыт. Красавица с карнавала в Рио: тёмно-красные губы, чёрные глаза, огромные мохнатые перья. Вообще-то никакой девочки и никакой красавицы нет, есть что-то растительное: не то цветочки, не то шишечки. Просто мне хочется думать, что я не одна.

Одну маленькую девочку, с которой рядом очутились мы у перекрёстка, явно заинтересовали мои босоножки. Она смотрела попеременно то на мои ноги, то на светофор. Когда загорелся зелёный, девочка вприпрыжку побежала через дорогу. А я поплелась дальше, изредка поглядывая на свои босоножки — ужасно зелёного цвета.

(Окончания токи не предвидится)

ПОРА ВСТАВАТЬ
(Шестая палата)

Не спится на казённой кровати. Одно слово — койка: панцирная сетка провисает почти до пола. Встать удаётся — с усилием и не сразу.

В коридоре совсем темно. Туда, потом обратно — по стеночке, ощупью. Дверь палаты открылась почти беззвучно. Здесь чуть светлее: тусклый фонарь едва маячит в незанавешенном окне. Всё равно — возле кровати запнулась. Наклонилась: тапки? Чьи? И вдруг — с койки:

— Что вы делаете в чужой палате?!

— Простите… Я ошиблась, наверное…

— Напугают до полусмерти!
_________

Опять ощупью по коридору — к следующей двери. За дверью — такая же темнота. А вдруг — опять не туда? Кровать слева — пустая: одеяло откинуто.

Мыла руки — ещё не обсохли. Под подушкой полотенце. Лежало с вечера. Сейчас — нет. Вместо полотенца… Что такое?
_________

— Я прошу прощения… И всё-таки — это моя кровать…

— Чёрт подери! Это третья палата?

Третья — в другом конце коридора. Эта — шестая. Встала быстро. Выругалась ещё раз. Хлопнула дверью. И не подумаешь, что больная.
_________

Женщина у окна не спала: мучили боли. Видела, как встала соседка по палате. В тёмном. Вышла. Вернулась немного погодя — в светлом. Легла. Минуту спустя снова открывается дверь — и снова в тёмном.

— Что вы делаете в чужой палате?!
_________

Наутро в шестую явилась больная, про которую думали, что её выписали (а она только ночевала дома), и стала претендовать на своё старое место — от двери налево. Пошла к врачу — её действительно выписали.
_________

— Я буду в сознании?

-Да. Будете в сознании. Конечно. После операции. Очень скоро.
_________

— Сколь-ко… (Что это с речью?) Сколько времени? (Меня слышат? Нет, кажется… Нет. Но я — слышу… Говорят… Совсем рядом… Вижу… Ко мне подходят…) Сколько времени прошло? Надо лежать? Долго ещё? А если попробовать — и встать?

*Камея Гонзага- профильное рельефное изображение на камне царя Птолемея Филадельфа и царицы Арсинои (III в. до н. э.); хранится в Эрмитаже.