Евгений Степанов. Артем Боровик: «Что же мы натворили?»

Собеседник. – 1989. – сентябрь (№ 38).

АРТЕМ БОРОВИК:
«ЧТО ЖЕ МЫ НАТВОРИЛИ?»

Окончание. Начало на 2-й стр. Помню, как один из моих коллег, возвратившись домой, попытался сделать более или менее честный материал. И сделал. Отнес его в издательство. Там прочитали и сказали: «Все хорошо. Поздравляем, будем печатать. Только вот маленькая просьба: замените все русские, украинские и грузинские фамилии на афганские. Ладно?» Он заменил. Книга вышла. И конечно, реальные участники описанных боевых действий – советские солдаты и офицеры – были до глубины души оскорблены. Такая вопиющая лживость приводила к тому, что нация начала видеть нечто псевдогероическое и фальшивое в блеске орденов и медалей, полученных в Афганистане. Среди мещан, никогда не высовывавшихся из своих теплых квартир, приобрела популярность пошлая фраза: «Вон они, «обшарпанные» (от слова «Шарп» – названия японского магнитофона), приехали…» Такое нередко приходилось слышать про себя «афганцам».

– Интересовала ли тебя тема войны прежде?

– Я взахлеб читал повести и романы Ремарка, Хемингуэя, Константина Симонова, Виктора Некрасова, Василя Быкова, Бориса Васильева, Григория Бакланова, Юрия Бондарева. Я был воспитан на этой литературе. Вообще очень интересно проследить, какое влияние оказала мировая литература о войне на человеческое сознание. Война воспевалась и Гомером, и авторами средневековых рыцарских романов. Да и у Шекспира очень часто если не на сцене, то где-то за кулисами люди воюют… Русские писатели XIX века одними из первых поставили вопрос о противоестественности и безнравственности войны вообще. Удар по героизации войны нанесли Ремарк и Хемингуэй. Великую роль, на мой взгляд, сыграли американские писатели и журналисты, работавшие в годы войны во Вьетнаме. Увы, эта литература нашему читателю почти неизвестна. Своими очерками, повестями и романами, написанными в духе «жестокого реализма», они вызвали у американской общественности отвращение к войне, а на почве этого в Соединенных Штатах возникло мощное антивоенное движение, заставившее политическое руководство страны пойти на свертывание военных действий в Юго-Восточной Азии. Ведь половина вечерних теленовостей была посвящена кровавым событиям во Вьетнаме! Эпизод, описанный прекрасным журналистом Питером Арнеттом, буквально всколыхнул всю страну. Он спросил у офицера, стоявшего на пепелище только что сожженной американцами деревни: «Что же вы натворили?!» Офицер ответил без тени смущения: «Чтобы спасти эту деревню от коммунистов, мы вынуждены были ее уничтожить…» Фраза стала символом абсурдности, кошмара той войны. Но вернемся к Афганистану.

Развязанная там кровавая драма – одно из тяжких преступлений XX века, дискредитировавших социализм; это надругательство над целями и идеями Октября. Сегодня мы много спорим о том, кто послал или пригласил ОКСВ в Афганистан. Бабрак Кармаль, с которым я не так давно встречался и беседу с которым «Огоньку» до сих пор не дают напечатать, сообщил мне, что лично он не просил Советский Союз о вводе войск. Кто же тогда просил – Хафизулла Амин, который был объявлен агентом ЦРУ и убит в день ввода наших частей?.. Афганистан – это цепь кровавых тайн и дезинформации. Это чудовищная авантюра. И над людьми, затеявшими ее, я убежден, необходим открытый публичный судебный процесс. Они обвиняются в убийстве более 15 тысяч советских людей и еще большего числа афганцев. Как-то один наш начальник в области пропаганды бросил мне: «Да что вы все копаетесь в истории войны?! Подумаешь, 15 тысяч погибших! Да в СССР за один год на дорогах гибнет в несколько раз больше людей! А сколько погибло во время землетрясения в Армении?!» Кощунственное сравнение, после которого трудно было продолжать разговор…

– Артем, ты одним из первых – на страницах «Огонька» (№ 30 за 1988 год) – поставил вопрос о том, можно ли считать апрельские события 1978 года в Афганистане революцией. Ты писал, что за революцию приняли военный переворот…

– Мы говорили об этом с доктором философских наук начальником кафедры марксизма-ленинизма Военной академии имени М.В. Фрунзе генерал-майором Кимом Македоновичем Цаголовым, который долго работал в Афганистане в качестве нашего военного советника.

– Тогда, в 88-м, твоя беседа с Цаголовым произвела эффект разорвавшейся бомбы. Хотя, если быть точным, в мае – июне этого же года во всех партийных организациях обсуждали письмо ЦК КПСС, проливающее новый свет на положение дел в Афганистане и те девятилетней давности обстоятельства, в которых принималось решение о вводе войск…

– В момент публикации интервью я находился на американской военной базе в форте Беннинг. Но даже там слышал о молниях, сверкавших над «Огоньком» и головой Цаголова после публикации беседы. Киму Македоновичу был объявлен выговор по партийной линии, и теперь вынуждают покинуть армию. Однако если говорить о реакции не начальства, а общественности, то были сотни и сотни писем, телефонных звонков, одобрявших выводы, содержавшиеся в интервью. Но был и такой, например, звонок. Со мной говорил один большой начальник. «Да я, – крикнул он, – мог бы похлеще обо всем рассказать! Но зачем, зачем вообще об этом говорить, мутить воду?!» Да затем, чтобы впредь не повторить трагической, преступной ошибки, чтобы те, кто развязал эту войну, знали: за все придется отвечать! Что же касается письма ЦК КПСС, то в этой связи хочу спросить его авторов: почему у нас в стране должны быть две «правды» – одна для членов партии, другая для беспартийных?!

– Раньше, в 50-е годы, говорили: не сыпьте соль на раны, имея в виду правду о трагических обстоятельствах Великой Отечественной войны, потом те же
самые слова произносили в связи с жертвами сталинщины…

– Я заметил, что практически все люди исповедуют законы добра и справедливости. Однако весь вопрос заключается в том, что у одних хватает мужества и смелости следовать изначальным гуманным принципам, а у других – нет. У Цаголова – хватило.

– Как относились к военным репортерам, приехавшим в Афганистан, солдаты?

– По-разному. Иной раз – с усмешкой: гастролер, мол, явился! Но потом, когда видели, что ты идешь вместе с ними, что у тебя тоже одна фляжка воды и такое же оружие, как и у них, эти люди становились более откровенными, их отношение менялось.

– Ты ехал в Афганистан в 86-м году с одними мыслями, пересекал мост Дружбы между Хайратоном и Термезом 15 февраля 1989 года – с совершенно другими. Как менялось твое отношение к афганским событиям?

– В их понимании я прошел несколько стадий. Первая: еще месяца два активных боевых действий – и вся вооруженная оппозиция будет уничтожена. Вторая стадия: что-то у нас тут не получается. Видимо, надо усилить армию, увеличить наше численное присутствие здесь. Третья стадия: нет, силой тут ничего не добьешься. Четвертая стадия: надо договариваться с оппозицией. И пятая: чем быстрее мы отсюда уйдем, тем будет лучше и для нас, и для афганцев.

– Ты сделал снимок последнего советского солдата, погибшего в Афганистане. Как это произошло?

– Дело было так. Передав 43-ю заставу афганскому батальону, ребята оседлали свои БМП и приготовились к трудному, почти 15-часовому переходу через Саланг. Взревели движки, и потому, быть может, выстрела-то никто четко не расслышал. Просто один солдат, запрокинув голову, словно разглядывал что-то на вечернем небе, вдруг стал валиться на бок: пуля прошла через шею навылет. Минут через сорок он скончался, так и не приходя в сознание… Конечно, кто-то должен был стать последним советским солдатом, павшим в Афганистане. 7 февраля 1989 года, за несколько дней до окончания войны, младший сержант Игорь Ляхович взял это на себя. Его застывшее тело завернули в одеяло, положили на промерзшую броню БМП и так везли до самой границы… Многие, увидев этот снимок, говорили, что именно таким представляют памятник советским воинам, погибшим в Афганистане. Не мне решать. Скажу только, что памятник, на мой взгляд, должен стоять у Красной площади, а не вдали от глаз. Ведь те, кто эту войну развязал, теперь лежат у Кремлевской стены.

– Как ты преодолевал страх перед смертью?

– Помогала усталость: если ты устал, уже нет сил ни о чем другом думать.

– Изменил ли тебя Афганистан?

– Конечно. Оттуда приходишь совершенно другим человеком, приходишь с аллергией на всю эту суету, на все наши «мелкокалиберные» разговоры и интересы.

– Ты неоднократно обращался к проблеме нынешних и бывших советских военнопленных. Многие из этих ребят находятся на Западе. Известно, что ты встречался с ними…

– Это мучительно сложная проблема. Дело в том, что далеко не все ребята, оказавшиеся после плена на Западе, хотят возвращаться домой. По двум причинам. Они, конечно, знают про амнистию, но все равно боятся тюрьмы. Опасаются, что все может вернуться в нашей стране на прежние рельсы и тогда расплаты не миновать… Кроме того, считают, что встретят на родине злобу к себе, презрение и непонимание.

Должен добавить, что иные из них воевали на стороне душманов. Наша пресса обожает бросаться из крайности в крайность. В 40-е годы мы всех военнопленных считали предателями, сегодня всех возводим в ранг мучеников. Моя точка зрения: в каждом случае нужно разбираться отдельно. У каждого из бывших военнопленных – своя судьба. Например, Игорь Ковальчук перебежал к афганцам, потому что не хотел возвращаться в СССР. Он сделал сознательный политический выбор. Тарас Деревлянный, на пресс-конференции которого я присутствовал в США, громогласно поливал грязью СССР, отказался от советского гражданства и с таким подобострастием говорил об Америке, что было противно.

Встречался я в США и с нашими ребятами, которые пытаются вести себя честно, не поддаются уговорам участвовать в антисоветской пропаганде. Один из таких людей – Алексей Переслени. Когда-то, еще до Афганистана, он хотел пойти на работу в КГБ, мечтал стать личным телохранителем Ю.В. Андропова, которого уважал и любил. А теперь Алексей работает в итальянском ресторанчике в Сан-Франциско. Я был у него. Мы пошли в магазин, купили бутылку водки и банку соленых огурцов. Алексей долго выбирал огурцы, а когда выбрал, сказал: «Эти больше всего похожи на наши. – Но тут же осекся: – На ваши, советские»… В его русской речи уже появился легкий акцент. Недавно звонил домой матери. Она его не узнала, подумала, что над ней кто-то глупо, зло пошутил. Алексей плакал, когда рассказывал мне о своей жизни. Дома у него – коллекция кассет с песнями Пугачевой и Розенбаума. Он живет ностальгией по Родине.

– Какое влияние, по-твоему, оказал Афганистан на дальнейший ход нашей российской истории!

– Важнейший вопрос. На мой взгляд, все войны, которые вела Россия, неизбежно оказывали мощное влияние на внутренние процессы в стране. Война с Наполеоном стала одной из причин зарождения декабризма. Если бы не было первой мировой войны, то конечно же не было бы и Октябрьской революции. По крайней мере, в том виде, в каком она произошла. Думаю, что и хрущевская демократизация конца 50-х годов была в определенной мере вызвана нежеланием страны-победительницы, испытавшей неимоверные тяготы и трагедии войны 41–45-х годов, и дальше терпеть все то гнусное и бесчеловечное, что продолжал нести в себе сталинизм. Победив Гитлера, страна должна была победить Сталина. Интересно, что перестройка в нашей стране началась в самой середине афганской войны. Быть может, это произошло потому, что Афганистан помог нам со всей силой осознать то кричащее противоречие, в котором находятся наши идеалы, и то, что мы творили в Афганистане.

Беседу вел
Евгений Степанов.
Фото Артема Боровика
и Сергея Берменьева.