Вертимарюэль Кораблин. Академия зауми

Волга. – 1995. – № 7. – с. 71-92.

АКАДЕМИЯ ЗАУМИ

(Интервью с Председателем Академии Зауми Сергеем Бирюковым записал Вертимарюэль Кораблин)

В.К. Для затравки разговора. Слух о том, что в Тамбове существует международная Академия Зауми, прошёл, как говорят, по всей Руси великой и перехлестнул за её пределы. Всюду только и говорят, что об Академии Зауми…

С.Б. Ну, это ты преувеличиваешь. Я что-то ничего такого не слышал. Говорят о совсем других вещах…

В.К. Почему Академия? Сейчас столько всяких академий…

С.Б. Меня ато не волнует. Во-первых, мы образовались задолго до повального увлечения академиями, формально это название я дал в 90-м году, а фактически уже с начала 80-х годов мы действовали в атом направлении. Во-вторых, в названии Академии Зауми ощущается сильная оксюморонность. Хотя на самом деле – это подлинная Академия, в платоновском смысле, а не в каком-то другом. Идея была проста, как мычание: авангард утке давно стал академическим искусством, но при атом в России он оставался и остаётся незавершённым этапом (на Западе вроде бы иная ситуация). Авангардная традиция у нас была прервана искусственно, изучение всего корпуса авангарда было остановлено. Я сейчас не говорю о локальных прорывах, которые были в советское время. Я имею в виду цельное полномасштабное изучение, в том числе на уровне школы и вуза. Когда сборник «Русский авангард в кругу европейской культуры» – очень интересный и важный – выходит репринтом и томик мгновенно рассыпается в руках на отдельные лис-точки точки лис, о чём тут можно говорить. Когда нет полноценных собраний сочинений Хлебникова, Кручёных, Бурлюка (с братьями), Гнедова (есть в Италии), Туфанова (переиздан в США, но не полностью), а Каменского и Лившица переиздали толькч позавчера, а Гуро вчера (в Ростове-на-Дону), а Зданевича первый том вышел сегодня, то можно сказать, что мы находимся в обстановке сказочного везения. Машина времени изобретена в России! – мы вернулись в начало века. За несколько лет нам предстоит пройти целое тридцатилетие (первая треть века), а затем ещё одно тридцатилетие (60-90-е годы), когда традиции авангарда подпольно восстанавливались.

Нет ничего удивительного в том, что почти все 10 недавних лет возвращалось совсем другое искусство – называемое реалистическим, так или иначе окрашенное противостоянием, публицистичностью. Монструозность советского искусства настолько обрыдла, что в первую очередь надо было восстановить то, что прямо противостояло советской халтуре и власти в целом. В этот ряд восстановленных попали и писатели непрямого действия: А.Платонов, А.Ремизов, В.Набоков, О.Мандельштам, А.Ахматова, Н.Гумилёв и другие, но их авангардиостъ в тот момент особенно и не учитывалась. Вообще, учитывались и

учитываются на поверхностном уровне больше судьбы, нежели произведения.

В.К. Но что в таком случае понимается под авангардностью? Это что, какое-то лучшее искусство?

С.Б. Лучшим никак не назовешь то, что числили и числят за пределами искусства. Дело не в этом. Введенский говорил, например, о «правильном» искусстве.

Самые предварительные обследования авангардных произведений показывают, что они забирают высокие глубины, причём это происходит как в технически усложнённых вещах так и в предельно упрощённых – органично или нарочито примитивизированных. Самый простой пример – заумное слово – вроде бы предельно сложное (новый язык), но и одновременно предельно простое (сообщение на уровне звука, фонемное мышление). То же с квадратами и другими первоэлементами в живописи. Авангард работает с атомом, электроном, нейтроном, с перераспределением элементов – этим он отличается от «понятного» искусства, работающего с видимыми фигурами, замещающими понятия (или наоборот, но это уже символизм). Ранние, «классические» авангардисты пришли к атому интуитивно. Они увидели, как воздействует их искусство – точечно. И попытались это осмыслить. Очень разные есть осмысления – Хлебников. Малевич. Матюшин, Кручёных, Филонов, Кандинский, Туфанов, А.Н.Чичерин. Авангард взаимодействует с неготовым подсознанием воспринимающего. И здесь происходит отторжение в лучшем случае, в худшем – попытка приспособить, вогнать в известные рамки (скажем, описывать в тех же параметрах, в каких описывается «классическое» искусство). А «простая», но «готовая» публика воспринимает авангардное искусство вполне адекватно. Такая публика была и в 10 – 20-е годы, есть она и сейчас. Плохо дело с попытками описания, нет аппарата.

В.К. А в чем тут проблема? Есть искусствоведы, стиховеды, лингвопоэтика…

С.Б. В том-то и дело, что есть – единицы. При этом даже самые качественные исследования направлены на дешифровку текста. Эти исследования замечательны, но они часто уводят нас от текста к комментарию. Комментарий – это уже новый текст. Но в отличие от поэзии за ним не следует ничего. Ну, допустим, ещё что-то расшифруете. Что дальше? Постструктурализм просто создаёт свои тексты, да уже и структурализм этим занимался. Вот просто в меру красивый текст – и всё. Причём этот текст как раз поддается нормальному анализу: сколько прилагательных, глаголов и т.п.

В.К. Интересно получается, но ведь ты сам всё это преподаёшь в университете, говоришь, что без языкознания немыслимо литературоведение. А сейчас ты вроде бы за то, что авангард закрыт…

С.Б. Преподаю, конечно. Потому что надо сквозь всё это пройти, усвоить и ОПОЯЗ, Догнана, и Григорьева, и Якобсона позднего. Текст авангардный вовсе не эзотеричен, фметичеи, хотя и не без того. У него другие параметры. А для «учёта» этих параметров нужен иной подход. Какой? Тут нам ещё не всё ясно. Конечно, структурализм, лингвопоэтика были существенным прорывом. Но этого сейчас уже мало. Вот такая простая вещь – авангардное «стихотворение» рассчитано на произнесение, на голосовую интерпретацию. А мы продолжаем рассматривать метрические схемы. Хотя уже в 20-е годы были попытки других подходов к стиху – как к звучащей материи, метротоника Малишевского, тактометр Квятковского.

Вот поэтому Академия Зауми – поиск новых подходов вне рамок академической науки, где сон в летнюю ночь продолжался все советские годы, а сейчас как раз не оказалось средств. Фактически вне этих рамок, вне планов НИИ и проч. Происходило освоение авангарда. Тому, кто хотел чем-то заниматься в рамках официальной науки, не давали ничего делать. К самим ученым у меня, разумеется, претензий нет.

Академия Зауми – это попытка наведения мостов между людьми, действующими одиноко. Это мобильное кинетическое объединение.

В.К. Где происходит это объединение, если у тебя нет ни средств, ни помещения, квартира завалена книгами, рукописями, письмами, а из техсредств одна пишмашинка?

С.Б. Да, ты сбил мой пафос. Действительно, всё основное общение идёт по переписке, а встречи – на страницах некоторых изданий: то на страницах университетского журнала «Кредо» и приложения к университетской многотиражке («Пигмалион»», то на страницах альманаха «Черновик», который поэт Александр Очеретянский издаёт на свои средства в Америке (сейчас Александр Горнон занимается его изданием в Санкт-Петербурге). Кроме того, в 1993 году удалось в Тамбове совместно с кафедрой русского языка провести международную конференцию «Поэтика русского авангарда» В октябре 1994 года мы участвовали в конференции той же кафедры «Слово». Кроме того, есть Хлебниковские чтения в Астрахани, где всегда кто-то из «академиков» припиши участие были конференции по авангарду в Москве, Уфе (там живёт известный исследователь авангарда Александр Гарбуз), Херсоне. Всё это важно, но этого мало. В вузах нет книг преподаватели и учителя не знают, как подступиться к литературе XX века, которая с 30-х годов находилась под запретом.

В.К. Ты умышленно ничего не говоришь о своём учебнике «Зевгма», где представлено немало академиков?

С.Б. Нет, что же скрывать. Это тоже один из результатов деятельности АЗ. Идея сотворения Академии ускорила вызревание книги, отдельные разделы которой складывались в течение 25 лет примерно. Впрочем, вначале была не «Зевгма», а более обширная книга «Року укор», которая уже шесть лет лежит в одном издательстве Да и «Зевгма» не вышла бы, если бы не средства Фонда Сороса и не квалифицированный конкурс учебников, в котором я принял участие. Задача этих книг предельно проста – свести воедино наиболее ярко выраженные формальные, экспериментальные, игровые образцы русской поэзии и тем самым сказать наконец правду, что душой поэзии является то, из чего эта душа сотворена, что поэзия – искусство, находящее воплощение в самых невероятных формах (в вероятных тоже!). Я взял девять разных форм и проделал девять подходов к ним. Некоторые из этих форм достаточно просты: акростих, моностих, центом тавтограмма, брахиколон, фигурные стихи, визуалы; другие сложнее – палиндром, переразложение слова, музыкально-поэтические системы, заумь. Когда всё это собралось вместе, стало абсолютно ясно, что русская поэзия ещё не исчерпала свой потенциал, что она хранила нечто впрок и. может быть, только сейчас пришло время рвсцвестн всем цветам, как бы сказал Мао Цэе Дун.

Конечно, лестно было бы сознавать себя неким титаном, поднявшим «на согнутых руках» этакое небо русского поэтического искусства, но это не удалось бы совершить без АЗ, без письменных и устных обсуждений за пределами АЗ

В.К. Извини за въедливость. Но откуда же такая уверенность, что это всё необходимо хотя бы какой-то части публики?

С.Б. Во-первых, изучать неведомое надо вообще без ориентации » вторых многие идеи, подходы и т.д. уже прокатывались мной в студии, которую я веду с 81 года, где мои друзья-ученики (А. Неледин, А Федулов и др.) работали в различных формах (некоторые образцы их творчества есть в «Зевгме»), в 89 – 90-х годах мы провели серию вечеров, где показали новые принципы подхода к чтению авангардных текстов русских, так и зарубежных. Затем я работал со студентами, давал уроки в школах, выступил в нескольких учёных собраниях. Собрал ворох разных мнений. Особенно интересно было в школах, где мы разбирали палиндромичсские, анаграмматические, умные тексты. Все его вызывало у пятиклассников и у девяти десятиклассников даже отчасти пугающий меня восторг.

В.К. Но АЗ занимается не только изучением, но и, так сказать, творением нового авангарда Как два эти процесса соотносятся друг с другом?

С. Б. Когда мы говорим, что «АЗ занимается», то это не совсем точно. Занимаются люди, которые так или иначе входят в Академию. То же и с творением. И тем более в этом случае. Каждый что-то делает сам по себе. Тут надо различать – есть мои бывшие или теперешние студийцы, которые работают в контакте со мной. И есть поэты, давно работающие, разумеется, независимо от АЗ, например, Геннадий Айги, Ры Ннконова, Сергей Сигей, Владимир Эрль, Борис Констриктор, Александр Очеретянский, Александр Горнон, Татьяна Михайловская, Борис Кудряков, Константин Кедров, Елена Кацюба, Сергей Рыженков, Дмитрий Авалиани, Герман Лукомников, Игорь Лощилов, Олег Губанов, Александр Бубнов, недавно присоединившаяся к нам Елизавета Мнацаканова, японский поэт и переводчик Акимицу Танака. Большинство из них известны здесь или там. Некоторые давно уже совмещают практику с теорией и историей, восстановлением имён, текстов. Айги ещё в брежневские годы издал в Германии том Георгия Оболдуева, стимулирующими были его эссе о Гуро, Кручёных, Филонове, Гнедове, Божидаре в журнале «В мире книг» на рубеже 80 – 90-х годов, потом в журнал пришли другие люди и этот очень важный цикл не продолжился, самое же грустное, что ни один журнал не предложил поэту вести столь блистательно начатую тему. Сигей – автор нескольких ярких работ, опубликованных здесь и за рубежом, среди которых «Краткая история визуальной поэзии в России», исследование о драматургии Хлебникова; он подготовил и издал в Италии том произведений В. Гнедова, издал в Ейске книги Кручёных, Малевича, Гнедова Никоновой только в последние годы удалось напечатать ряд своих теоретических работ, главные же её труды не изданы. Эрль известен как комментатор обэриутов, он издал в Петербурге книгу Л. Аронзона. Занимается творчеством И. Терентьева и обэриутов Констриктор. Очеретянский выпустил вместе с ещё одним академиком Зауми Дж. Янечеком два тома материалов по авангарду («Забытый авангард»). Константин Кедров автор известной книги «Поэтический космос», Герман Лукомников подготовил беспрецедентную публикацию Дмитрия Авалиани в газете «Гуманитарный фонд». Лощилов серьёзно занимается творчеством Н.Заболоцкого и Д.Хармса (ряд публикаций в научных сборниках). Бубнов издаёт в Курске палиндромическую газету «Амфирифма», ведет библиографию палиндрома. Но я уже сбился на перечисление… А у нас есть ещё «чистые» учёные, например, Джеральд Янечек, проф. университета штата Кентукки, его книга о визуальном в русском авангарде очень важна для нашей культуры, или литературовед из Херсона Сергей Сухопаров, выпустивший первую книгу о Кручёных и том воспоминаний о нём (обе книги вышли в Германии).

В.К. Может быть, ты ещё хочешь сказать что-то на свободную тему?

С.Б. Пожалуй, ещё несколько соображений, продолжающих начатые темы. Я уже говорил отчасти об издательской деятельности академиков, всюду по возможности каждый из нас что-то пытается делать. Но есть уже и пример не отдельных точечных акций, а как бы программы. Это деятельность литературно-художественного агентства «Гилея», которое возглавляет член Академии Зауми Сергей Кудрявцев. «Гилея» уже выпустила книги Кручёных, Малевича, Тереньева, Казакова, Айги, полное собрание сочинений Ильи Зданевича, готовит трёхтомник В. Казакова, пятитомник К. Малевича. Это, конечно, порыв в издательском вакууме, которым, я считаю, вообще окружен авангард.

Второе соображение – о современном авангарде, которому на самом деле уже больше тридцати лет. Всё его время шло восстановление традиций, договаривание недоговоренного, развитие, канонизирование стиля (недаром посвящение Ры Нихоиовой Д. Бурлюку называется «Канон») и одновременно поиск выхода к новому стилю. Здесь и освоение пространства визуальным искусством, расширение рамок этого искусства за счет введения знаковых систем других искусств – технического, балетного, медицинского (это особенно заметно у Никоновой и Сигея). Здесь и открытие новых возможностей человеческого голоса, интонации, это не только саунд-поазия, но и «обычное» чтение, исполнение стиха. Поэзия уже переходит на кассеты, видео. Именно на этих направлениях стоит в ближайшее время ожидать успехов русского искусства. Всё остальное уже испробовано в последние десять лет, вся чернуха и порнуха, надеюсь, уже выплеснулась. Наконец наступает время искусства. Во всяком случае, так мне кажется, и я ничего не могу поделать с этим видением.

 

Дмитрий Авалиани
(Москва)

Я – ящерка
ютящейся
эпохи.
щемящий
шелест
чувственных
цикад,
хлопушка
фокусов
убогих,
тревожный
свист,
рывок
поверх
оград.

Наитие,
минута
ликованья.
келейника
исповедальня.
Земная
жизнь
ещё
дарит,
горя,
высокое
блаженство
алтаря.