Виктор Кострикин. «Волшебных слов и духа излученье…»

Новая тамбовская газета. – 1995. – 26 мая.

«ВОЛШЕБНЫХ СЛОВ И ДУХА ИЗЛУЧЕНЬЕ…»

О книге Владимира Руделева «Зима в Тамбове»

Виктор КОСТРИКИН

Признаюсь, у меня традиционный взгляд на поэзию, от эстетства далековатый, хотя и сам я не чужд стихосочинительству. Интересно, будит мысль, чувства – читаю. Нет – книжку в сторону. Это одна из причин, почему в моей домашней библиотеке не так много поэтов. Только – любимые. Или – курьезные.

И вот книжка, притом первая, стихотворений и поэм Владимира Руделева. Естественно, уже одно то любопытно, что издал ее не юноша бледный со взором горящим, а человек с громадным жизненным опытом, известный ученый-лингвист.

И с первого же стихотворения, открывающего сборник «Зима в Тамбове», сюрприз: редкая для «провинциальных» поэтов (по паспортным данным всего лишь) афористичность языка:

…И этот вешний,
а не зимний воздух…
Он грустный и загадочный,
как возраст,
до коего я вот уж и дожил!

Случайность? К моей радости – нет, это органично присуще автору, таков его поэтический театр:

На сердце горькие долги
несбывшегося лета…

Руделев ставит на сцене этого театра поэтические спектакли, полные красок и метафор:

Какая ночь! Исторгнутые недра.
Коробки звезд, похищенных у неба.
Гигантских склянок синеватый яд,
где светляки на огненных булавках
горят, горят
и засыпают сладко,
и, мертвые, еще горят, горят…

Здесь космизм и реалии быта синтезированы («коробки звезд», аптечные склянки, в которых «синеватый яд» – свет этих звезд. Превосходно!)

Что ни стих – праздник великолепных образов. В «Скором поезде» – «древнеязыческие сосны» …»выступают клином острым, держа мечи наперевес.» Там же: «И умолкает шум колесный, как архаичный благовест», «наш поезд огненной рулеткой из диска черного бежит».

Не удержусь от удовольствия процитировать еще несколько находок поэта, владеющего языком, как художник кистью – до того они живописны:

На деревьях припущенных,
алые, как фонари,
восседают отрешенно
пилигримы снегири.
Словно райские гостинцы:
Для кого ж такие тут?
Мир поди как упростился,
а они живут, живут.

Такой вот мягкий лиризм. Мягкий? Но дочитаем до конца:

Что для них нейтрон и радий,
грозных ЛЭП слезливый ток!
Вот и мы, на птичек глядя,
Поживем еще чуток.

В этом неожиданном включении в лирический текст резкой при всей ее меланхоличности авторской интонации – одна из особенностей творчества поэта. Редкое стихотворение у него не «заземлено» или, напротив, не возвышено то пронзительной, то острой, то грустной или саркастичной мыслью. Вот короткое, без названия стихотворение:

Сине-розовый сочельник.
Обливные главы изб.
В аварийно-частных щелях
Елки красные зажглись.
Елки алые прильнули
к окнам ярко-золотым.
Бог не продан за алтын –
Это нас тогда надули!
Красноречье говорилен –
миру красная цена.
Только он не авариен,
Если вера в нем цела.

Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что под этими тремя строфами подписался бы и Андрей Вознесенский. Да только написал их не он, а Владимир Руделев.

В сборнике несколько поэм. На мой взгляд, лучшая из них – «Остров Смерти». В ней горечь и гнев, и трагедийный пафос. И вещь вместе с тем философская.

Бессмысленно пересказывать содержание поэмы, поскольку нет в поэзии ничего более содержательного, чем она сама по себе. Поэма о Родине, ее многострадальном народе и палачах его.

Написанная, как и большинство составивших книжку произведений, в стол (это же был 1983-й, не самый для подобных мыслей и чувств подходящий), поэма поражает полной свободой, с которой автор распоряжается своим вдохновением и воплощаемым эпическим материалом. У него не было надобности, подобно О. Мандельштаму, шифровать презрение к своим мучителям. («В Европе холодно, в Италии темно. Власть отвратительна, как руки брадобрея…») Он не собирался «учить щебетать палачей», чем чревато было творчество немалого числа советских поэтов, в том числе и весьма одаренных («Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе». М. Исаковский) и даже гениальных («Ленин и теперь живее всех живых…» и т.д. В. Маяковский). Впрочем, подлинной содержательности без свободы не бывает. Это банальность всегда в рамках собственной ограниченности и политического конформизма.

«Остров Смерти» можно было бы цитировать и цитировать – так захватывает его изобразительная палитра, так глубока стихия авторских чувств. Вот только несколько примеров, иллюстрирующих мое впечатление от поэмы.

Спокойная, даже элегическая интонация:

…Утром, летя из Н-ска
е аэроплане шустром,
я увидел тот остров.
Был это Остров Смерти.

…Острое – спокойный, мирный,
а добрых кудрях зеленых…
Вот я его пролетаю,
вспомнив твои объятья.
Есть у нас время вспомнить
руки наших любимых –
тающие пространства,
где только миг пылали
алые ливни счастья…

И вдруг в щемящее чувство личных переживаний и утрат врывается История, совсем недавняя:

Пусть будет мир неумным,
Лишь бы он был не подлым,
до помраченья жутким,
лагерным и тюремным…

Ибо самолет пролетал над Островом Смерти. А может, годом или семидесятилетием смерти? Туда, на остров этот (на одну шестую часть планеты?):

Нас привезли на барже –
буйных, непокоренных.
Бросили куль с мукою
и, торопясь, уплыли.
Следом уплыли крысы…
Там, на острове:
Голод был жутким и гневным…
Люди траву жевали,
рвали последние листья…
Дети еды просили,
что было дать им, бедным!

И далее:

О, ты, кремлевский ворон,
льющий в бокал цинандали,
ты ведь их стоны слышал?
Иль ты во сне не видел,
как отрезали груди,
чтоб накормить детишек?
женщины – островитянки?..

Финал:

Время омыло Остров.
Крысы назад вернулись.
Души взошли душицей
и золотым зверобоем,
красно-лиловым кипреем.
Мы уж опять родились…

К поэтической книжке Владимира Руде лева «Зима в Тамбове» можно относиться по-разному. Иной взгляд уже был выражен в областной печати, едва сборник вышел в свет: ханжей возмутили некоторые стихи особенно «Лазарева суббота». Прием шельмования применен старый, агитпроповский: не трогай святыни, не обобщай отдельные имевшие места недостатки и ошибки советских стратегов в Великой Отечественной!.. Но если автор и «обобщил» что-то, то это невинно убиенных русских людей, от великих в истории до безвестных, погибших в последней войне. Тем же, кто «всю воину и в ус не дули, хватая ордена, чиня поклеп», и «небритым красавчикам из смершев» поэт в день поминания умерших (Лазарева суббота) просто отказывает в своей поминальной молитве… Разночтения неизбежны, но редкое и прекрасное явление талантливого поэта у нас на Тамбовщнне – стало быть, и в России – состоялось.

Скорее, в этой жизни исключенье
Волшебных слов и духа излученье.

Это из стихотворенья Владимира Руделева «Дорога Петефи». О другом поэте, но словно бы и о нем.